Почти два года, два долбанных года валялся Санни по разным больничным койкам, начав этот "увлекательный тур" с полевого госпиталя в Афганистане, и закончив здесь, в Нэшвилле. Сперва были операции, штифты и растяжки, и Боул хотел бы навсегда забыть об этом периоде своей жизни. Потом костыли, процедуры, массаж, специальная гимнастика, заставлявшая порой Санни чуть не плакать - таким беспомощным он не был даже в детстве. Это очень поганое чувство, когда ты молод, росту и весу - любой лось позавидует, а твои ноги слабее, чем у старика. Плевать на шрамы, бандажи и костыли, две титановые конструкции в голенях, все это можно пережить. Но мучительней всего было чувствовать себя дохляком, вынужденным опираться на медицинских сестер, улыбаться и шутить в ответ на их поощрения, когда удавалось сделать несколько самостоятельных шажков в гимнастическом зале. Санни старался держаться позитивно и бодряком, но на душе порой бывало дико скверно. Не говоря уже о том, что долбанные ближневосточные войны и нервы ему изрядно подпортили. Боулу иногда приходилось делать над собой значительное усилие, чтобы не начать что-то ломать и крушить, когда особенно накрывали жалость к себе и боль о потерянных на чужбине друзьях. Но винить было некого, Санни сам подписался на это когда-то. А ноги можно переломать и упав с лестницы на гражданке, но тогда вокруг Боула не прыгали бы отличные врачи, и никто не оплатил бы ему лечение.
Доктора говорили про неминуемый уход на гражданку, про то, что титан в ногах останется у него навеки, но утешали, что ходить он будет, только смущенно умалчивали, как долго и насколько далеко. Прогресс в восстановлении шел медленно. Когда хирургической помощи Боулу уже не требовалось, его отправили в Нэшвилл, в реабилитационный госпиталь. Это была гражданская больница, но по контракту с армией принимавшая и военнослужащих. Тут работа по восстановлению пошла активней, но и физически тяжелее. Санни часами торчал с инструкторами в тренировочных залах госпиталя, катая мячики, шкандыбая по разным беговым дорожкам и упражняясь на специальных тренажерах. В общей сложности Боул провел в Нэшвилле четыре месяца, и увидел, наконец-то, хоть какой-то прогресс. Но ему было ох как далеко еще до нормального "пользования" своими ногами. Зато он сменил костыли на трость, что, бесспорно, было удобней. Предлагали ему воспользоваться и экспериментальным экзоскелетом для нижних конечностей, но Санни отказался. По двум причинам. Во-первых, ему было важно самому восстановиться, а не поменять одни костыли на другие, высокотехнологичные. А, во-вторых, на гражданке обслуживать экзоскелет - это чертовски дорого, даже если его купит ему армия. Боул очень хотел обрести свободу от любых подпорок. Но пока не получалось.
Пребывание в госпитале не ограничивалось палатой, тренажерами и процедурными кабинетами. Пациентов, способных ходить, иногда вывозили на экскурсии. Так Санни побывал в нэшвильском Парфеноне, военном музее, доме Элвиса Пресли, музее антикварных автомобилей всяких знаменитостей, на аллее славы исполнителей музыки в стиле кантри. Санни не был фанатом кантри, но, лишь бы не торчать в госпитале, посетил однажды и однодневный местный фестиваль фолк-музыки, тоже в рамках экскурсии от больницы под патронажем медсестер. А потом ему повезло - приехал офицер из Форт-Беннинга, предложив Боулу вернуться туда инструктором. Это был шанс обрести очень приличную работу на годы. Гражданка парню с искалеченными ногами могла и не предложить такого шанса. И Санни сразу согласился, даже не думая в тот момент, а как он, хромая со своей палочкой, будет учить чему-то молодых десантников. С парашютом ему теперь прыгать категорически нельзя. Кости, "склеенные" из обломков, даже с титановыми стержнями, рассыпятся к черту. Титан - металл хрупкий на удар. Подписав бумаги и получив обещание в ближайшее время получить и направление на службу, Боул отправился к своему травматологу, чтобы обсудить перспективы. Тот подтвердил, что с парашютом прыгать Санни больше не стоит. Но, подумав, сказал:
- Мышцы на ногах специфические, и ваши все в швах, однако, если вы будете серьезно заниматься, создавая вокруг костей хоть какой-то дополнительный мышечный каркас, то у вас есть шанс на полноценное восстановление функций.
- Буду, - пообещал ему Санни в полной уверенности, что спуску себе не даст, лишь бы перестать хромать и смешить людей своей тросточкой.
Конечно, Санни никого не смешил, и сам понимал это, но сидел в нем зудящим гвоздем заработанный комплекс неполноценности, от которого он желал избавиться не только психологически, но и физически.
Курс реабилитации подходил к завершению, Санни ждал документов из Форт-Беннинга, ему пообещали еще и пару недель отпуска для поездки домой. Боул прошел свои семь кругов Ада, оставалась неделька до выписки. И втемяшилось ему в голову, что он страшно хочет сам прогуляться по городу, без заботливой медицинской сестрички рядом. Просто сам, в одиночку, на своих двоих. Вернее, троих, учитывая трость. Не то, что это было запрещено пациентам, но нарушение режима не поощрялось. Могли и в страховой армейский отдел стукануть, что обернется проблемами. Пару дней Санни держался, но желание прогуляться становилось все сильнее. Так как Боул был тут давно, то знал, когда охрана сменяется на пропускных воротах, когда на обход территории ходит, и где есть удобные лазейки в заборе. Одежды только гражданской у Санни не было. Да и военной, собственно, тоже. Последнюю униформу порезали в госпитале в Афгане, а после этого были только больничные распашонки да домашне-спортивные шмотки. На всех тренировочных костюмах имелись надписи "ARMY" на груди, спине и бедрах, слишком заметными будут на улице города. Потому что только в армии такие выдают, а вне нее мало кто носит подобные вещи. Но покрутив в руках куртку, Боул увидел, что на подкладке никаких надписей нет, кроме лейбла производителя. Штаны с изнанки тоже были просто серыми и плотными. И решение нашлось. Среди бела дня Санни не рискнул бы разгуливать в барахле, надетом наизнанку, но ночью оно вполне могло сойти за обычный серый тренировочный костюм. Что и требовалось.
Хотя за окном заканчивался октябрь, в южных штатах тепло в этом году задержалось, и замерзнуть Боул ночью на улице не должен был. Окрыленный мечтами о кратком побеге на ночную прогулку, Санни добросовестно выполнил все положенные вечерние процедуры, тепло попрощался до утра с докторами и медсестрами, после чего повалялся перед телевизором в палате, ожидая времени смены охраны. Располагался его приют на первом этаже, поэтому прыгать или красться по лестницам ни от кого не надо было. За небольшим балконом начинался больничный парк. Кустами Санни рассчитывал добраться до забора, а за ним обрести долгожданную свободу. Боулу почему-то казалось, что он с ума сойдет, или до утра не доживет, если не сходит в эту маленькую безобидную самоволку. Вот просто жажда какая-то напала - свалить.
Кинув в карман немного денег, загодя приготовленных для краткого похода, Санни смастерил на постели комок, создававший видимость лежащего тела, выключил свет и после полуночи покинул свою палату. Благо, что камер в ней не было, а сестры редко заглядывали ночью. Боул же не был каким-то тяжелым пациентом, сам себя обслуживал, и мог дойти до поста в случае необходимости. Перебравшись через перила балкона, Санни осторожно спустился на траву и как можно тише захромал в кусты, которые скрыли его путь до забора. Все шло, как по маслу, хотя лазейка оказалась уже заделанной - отремонтировали. К другой Санни решил не топать, а подтянулся на руках, перекинув тело через забор, и аккуратно спустился с другой стороны. Его рост позволил ему это сделать без особых проблем. Парк продолжался и за забором, но слева сквозь деревья видна была улица, освещенная фонарями и двухэтажные дома за ними - госпиталь находился на окраине. Боул и не стремился в центр. Он просто хотел прогуляться.
Пробираясь в темноте по пересеченной местности к тротуару, осознал, что рановато ему еще такие прогулки совершать - ноги противно заныли. Не той болью, которая характерна для перегруженных мышц, а очень знакомым Боулу мерзким зудом в костях. В левой голени особенно. На трость пришлось опираться основательней. Санни понял, что легкой прогулки не будет, и теперь очень хотел проверить, на какой путь его сейчас хватит. Выбравшись на тротуар, Боулу стало легче идти. Нытье в костях осталось, но притупилось. И ощущение свободы, самостоятельности чертовски окрылило. В почти прекрасном расположении духа Санни прошелся по улице (ему казалось, что вполне бодро, но, на самом деле, хромая и не быстро). Попялился на витрины маленьких закрытых магазинчиков, прошел мимо бара. Хотел, было, зайти и пивка купить, но вывернутый наизнанку спортивный костюм при свете ламп станет приметней, и привлечет ненужное внимание. Вдалеке Боул увидел уличные вендорные автоматы с бутылками, банками и пакетами закусок. Вот это было то, что нужно. Пить очень захотелось. Мимо прошла пара прохожих, даже не повернув голов на гуляющего Санни, что успокоило его по поводу костюма наизнанку. Он хотел быть сейчас незаметным.
Дойдя до освещенных автоматов, Боул бросил монетки в тот, что красовался рядами напитков. Выбрал воду, получил небольшую бутылку и сразу выпил. Есть он не хотел, поэтому проигнорировал снэки и чипсы. Но его заинтересовал один из вендоров, торгующих сувенирами. Фигурки и магниты из металла или пластика, все с символикой Нэшвилла. Кому нужен сувенирный автомат на окраине, где туристов, наверное, и не бывает, осталось загадкой. Но Санни захотелось выбрать что-то на память. Его внимание привлекла бронзовая статуэтка маленького лиса в стетсоне и с банджо. Он сидел на камне и как будто бы что-то пел. Забавный такой. Боул бросил монеты в автомат и выбрал понравившуюся фигурку. Вендор пожжужал, щелкнул и затих, не выполнив команды.
Боул завис рядом с ним с недоуменной рожей, пытаясь понять, что не так, и что теперь делать. Дарить деньги, даже сущие копейки, он владельцу вендора не собирался. Воровато осмотревшись по сторонам, и никого не увидев, Боул толкнул автомат в надежде его "раскочегарить", если его заклинило. Вендор зашатался, что-то внутри него посыпалось, и часть фигурок на витрине попадали. Но послышалось снова гудение движка и шебуршение. Сзади вожделенного лиса появился захват, утащивший его с витрины в недра машины. Санни наклонился к приемному окну, чтобы получить покупку. Не тут-то было. Шторка окна поднялась, а вендор снова сдох, хотя свет в нем горел. Следовательно, питание есть. Боул разозлился. Второй час ночи, он стоит посреди улицы в вывернутом наизнанку костюме и парится с поломанной железкой. И что-то произошло, как будто планка у Боула упала. Только что был спокоен, и вдруг такой яростью в башку плеснуло, что в глазах потемнело. Санни с размаху въехал автомату в жестяную бочину, оставив в ней вмятину. Что-то тренькнуло в вендоре, свет замигал, снова загудели и зашуршали потроха, и, как показалось Боулу, его лис продвинулся к "выходу". Санни блеснул еще и боковым слева. Треснуло стекло, из приемника посыпались на асфальт мелкие монеты. Но Боулу ведь нужен был сраный лис, а не деньги. И он долбанул шатавшийся автомат в третий раз, выбив стекло уже полностью, и сразу засунув руку в его недра, где должен был сейчас находиться захват. Он нащупал своего лиса, вырвал его из лап вендора и злорадно осклабившись, сунул в карман.
Тут в соседнем двухэтажном доме вспыхнули светом окна. Из одного высунулась какая-то старая женщина, огласив округу визгом о том, что черномазые бандиты разносят район. "О, ты же в южных штатах, дружок", - щелкнуло в голове разозленного Санни. Местных, видно, давно не таскали по судам за словечки вроде "черномазые". Боул, все еще находясь в своем странном злобном раже, наклонился, сгреб кучу мелочи и осколков стекла в ладонь, распрямился и рявкнул бабке:
- Исчезни, ведьма!
После чего мощно запулил всю эту мелочь со стеклом в окно крикунье. Та с воплем скрылась, а монеты звонко защелкали по окнам и деревянным стенкам дома. Свет начал появляться в окнах соседних домов, люди проснулись от криков дурной тетки. Тут сейчас зрителей прибавится... До Санни, наконец-то, дошло, что он натворил, и парень не мог понять, зачем он все это сделал. Что на него нашло?
Невдалеке взвыла полицейская сирена. Вот прямо почти рядом. Старая ведьма полицию вызвала до того, как высунулась из окна, что ли? Похоже на то. Санни, буквально выросший на похожих ситуациях в своем районе, инстинктивно рванул через улицу к парку еще до того, как осознал, что делает. Уже на бегу допетрил, что лучше было бы бежать в дома, в переулки, в темноту, а не по открытому пространству, как дурной заяц. И подивился себе, так как бегать до этого не мог. А тут смотри-ка, ломанулся, как встарь. Да, бежал тяжело, и было больно, но вляпаться в полицию из-за своей минутной потери разума  Боул не хотел. Адреналин понес. Один протокол мог запросто уничтожить все его позитивные перспективы по обретению теплого местечка в Форт-Беннинге. В нескольких шагах от парка боковым зрением Санни засек подъезжающую полицейскую машину, но в следующее мгновение скрылся в зарослях, стараясь так быстро перебирать тростью и ногами, как только мог. В темноте ни черта не видел, путался в ветках, инстинктивно старался еще и не переломать себе ноги по-новой. А бежать было все больнее, толчки при шагах отдавались по всем костям, ноги плохо слушались, скользили на траве. Шуму в густых высоких кустах Санни наделал много, видел сквозь них мечущийся луч фонаря позади. Понимал, что могу и огонь открыть, однако, не останавливался. И тут Боул выскочил на открытое пространство, тяжело дыша и невольно сгибаясь от боли. Это был большой пруд, окруженный прогулочной дорожкой, лавочками и редкими фонарями. Бежать назад в заросли нельзя - там погоня, вперед тоже - он будет, как на ладони, оставалось только два направления - налево в новые кусты, либо в воду. Вода ближе, но плеск услышат. Да и топот по кустам все равно услышат, так как бесшумно Санни сейчас передвигаться не мог. И мысль о том,что снова придется бежать на больных ногах по всяким буеракам, привела в ужас. Санни понимал, что он просто не сможет долго бежать. И быстро не сможет.
Секунда на размышление - и Боул выбирает воду. Но сперва плюхнулся на колени у бордюра, крякнув от боли, чтобы сползти на пузе в воду без плеска. Угодил в какие-то камыши, распугав поющих лягушек. И водичка, надо сказать, была по-осеннему холодной. Да что там, ледяной она была, мать твою! От пробравшего холода Санни и про боль позабыл. Сразу затаился в водных зарослях, высунув из воды только часть дрожащей башки, чтобы видеть происходящее на берегу и дышать. После бега очень трудно было сдерживать рвавшееся дыхание. Сердце шарашило в грудину молотом, тело затрясло от холода против воли Боула. Но он делал все, чтобы не выдать себя, надеясь, что черного парня в черной воде ночью, да еще и в камышах, разглядеть вряд ли кто-то сможет. И тут его взгляд упал на трость на бордюре. Он ее выпустил из рук, когда в воду лез. Забыл. Санни протянул руку, чтобы забрать ее, но не успел, так как его преследователи оказались уже рядом. И он сжался неподвижно в камышах, глядя сквозь листья и стебли на берег перед собой.

Как?!! Как она смогла увидеть Санни в камышах, где он сам себя сроду бы не увидел, если б находился на берегу сейчас? Прятаться уже не было смысла. Но и сдаваться понуро полиции Санни точно не хотел. То, что он начал творить дальше, он сам от себя не ожидал. Его телом и головой, как будто, снова кто-то посторонний управлял. Как возле автоматов. Да так, что кольнуло в глубине обадреналиненного сознания: уж не ставили ли на нем военные какие-то психиатрические опыты? Чтобы там себе Санни не думал в этот момент, но он с громким всплеском воздел руки к ночному небу и возопил голосом какого-то чокнутого киношного пастора:
- Аллилуйя! Господи, ты услышал меня! Ты защитил меня! Ты послал мне этого ангела! Благодарю тебя, Господи! Аллилуйя! Он столкнул меня в воду, офицер! Этот негодяй столкнул меня в воду, а сам убежал! Вон туда убежал, - Санни потыкал мокрой рукой в сторону темного парка. - Но Бог мне послал Вас, офицер! А вы правда из полиции?
Разгребая руками водоросли и камыши, и дрожа всем телом от холода, Боул погреб к берегу, скользя в грязи на дне. С видом самым изможденным и несчастным, он навалился грудью на бордюр пруда у ног девушки-полицейской. Задыхался, даже не притворяясь - холодная вода, стресс и активное движение сразу посадили дыхалку. Санни снова помахал рукой в том направлении (кажется, в том), куда указывал из воды:
- Вон туда... Уф... Туда он убежал. Я совершал вечернюю прогулку... чтоб его... я инвалид, это моя трость... А он выскочил из кустов и к-а-ак толкнет меня. Я упал, и еще ударился об бордюр, покатился в воду... это было ужасно, офицер... Но тут пришли вы... Аллилуйя, аллилуйя...
Санни, покрытый обрывками водных растений и ряской, с трудом задрал ногу на бордюр. белый кроссовок был облеплен грязью и ракушками со дна. Боул начал выползать на дорожку, отчаянно демонстрируя, что он - пипец какой больной и испуганный, и еле может двигаться. Отчасти так оно и было, потому что задать стрекача Боул точно сейчас не смог бы.
- Я просто в  шоке, офицер, - бормотал Санни, продолжая корчить из себя сверхчувствительную жертву нападения. - Это что же творится в моей стране... Я воевал на чужбине, кровь проливал ведрами... Ну, маленькими такими ведерками... Вернулся на родину калекой, и тут такое. Я совершенно не ожидал нападения. У меня и нет ничего ценного. Но этот негодяй просто выскочил из кустов и к-а-ак толкнет! Я и полетел - палка в одну сторону, а я - в другую. Вот так - брямс! - и шмякнулся, а потом - бултых! - скатился в воду. А там так холодно! А я в шоке - грести не могу, кричать не могу. Там страшно холодно! И я не могу! Если бы вас не послал ко мне Господь, я бы там, наверно, уже того... Аллилуйя!
Санни, наконец-то смог вылезти на дорожку, обтекая и трясясь. Выглядел, наверно, как водяной, даже на башке и морде ряска налипла, на обуви - по пуду грязи. Боул встал на колени, схватив свою трость и опираясь на нее. Но что-то говорило ему, что подниматься на ноги пока не стоит. С его массой и ростом он мог произвести неправильное впечатление на женщину. Лучше быть сейчас ниже нее, чтобы она чувствовала себя спокойней. Санни продолжал играть свою роль, запрокинул голову к небу и срывающимся  страстным голосом затянул эмоциональную импровизацию в духе смеси вялого рэпа и госпелла с джазовыми диатонирующими руладами (можно сказать, весь врожденный артистизм вложил в исполнение):
- Го-о-осподи, Боже, я сла-а-авлю тебя! Милосе-е-е-ердный, я сла-а-авлю тебя! Ты ве-е-ел меня по пути твоему-у-у! Ты не да-а-ал, ты не дал, йо, врагу меня уби-и-ить! Ты посла-а-ал мне ангела-а-а с краси-и-ивым пистолетом, и она-а-а спасла-а-а меня от злодея! Она - полицейская! О да, о, да! Она - настоящая полицейская! Смелая американская девушка-а-а! Аллилуйя! Аллилуйя! Я жи-и-ив! Я снова здесь, йо! Я с тобо-о-ой, мой Бо-о-ог, я снова с тобо-о-ой! Награди своего ангела-а-а в лице этой женщины-ы-ы вечной своей благода-а-атью и дли-и-инным ланчем! Да, Боже мой, да, Боже мой! Вечной своей благода-а-атью! И очень длинным ланчем! Аллилуйя-я-я!
Дыхалка больше не дала петь, Санни просто задохнулся, утерев мокрую морду рукой, испачканной об асфальт дорожки. И хмыкнул, как будто собрался рыдать, прикрывая глаза:
- Я не могу не плакать... Это точно промысел Божий... Знак свыше о том, что Бог заботится обо мне... Это так... трогательно... Ы-ы-ы...
Изобразив пару сдавленных рыданий, Боул решил, что пока хватит шоу. И почувствовал, что сейчас околеет в мокрой одежде, хоть на суше и было теплее, чем в воде.
- Офицер, Господь велел мне снять штаны и куртку, чтобы согреться. Я должен, он так сказал, - извиняющимся тоном произнес Санни. -  Я же не могу спорить с Богом. Особенно после того, что он для меня сделал. Простите, мне очень неловко, но я должен... Может, отвернетесь, не?..
Офицер, кажется, не собиралась отворачиваться. Боул сбросил с себя мокрую куртку, потом футболку, и принялся стягивать штаны. Но стоя на коленях, держась за трость и трясясь крупной дрожью, это было неудобно делать. Получилось стянуть только с задницы, оставшись в трусах. Женщина точно решит, что он - чокнутый. Главное, чтобы думала, что он - безобидный. От поездки в участок для дачи показаний Санни, наверное, не отвертится, даже если его и вправду сочтут жертвой. И в госпиталь сообщат о самоволке... Но лучше так, чем сообщили бы, что он вандал и грабитель. Но все же оставалась слабая надежда, что с него возьмут показания на месте и отпустят с миром, чтобы не возиться. Ночь на дворе, и даже полицейские хотят спокойной жизни, наверное.
- Помогите мне, пожалуйста, - попросил Санни, посмотрев на офицера. - Я подняться не могу и штаны снять. Мне надо их снять, а то страшно х-холодно.
Заикаться от холода Боул начал уже без всякого притворства. Мышцы сводило, а шкура вся покрылась крупными мурашками. Была еще надежда, что увидев его искромсанное осколками тело, полицейская сжалится и отпустит. Наивно, конечно, на это надеяться, но Санни использовал все возможности, чтобы вызвать жалость и нежелание представителя власти с собой возиться.

Отредактировано Sunny Bowl (2019-08-19 22:51:48)