Это всего лишь страх. Стань первопроходцем.

Когда на Вашингтон опустился слой густых перьев снега и закрыл своим холодным одеялом большую часть листьев, многие выбежали на улицу; частично оживились мутные человеческие тени за окнами. Люди смотрели на белые улицы с неподдельным живым интересом, словно дикари с Сахары или из южных, богатых фруктами джунглей. Аномальные морозы ударили внезапно: прежде во всей Америке не встречалось таких суровых холодов.

Теперь ситуация выходит из-под контроля. Многие теплицы опустошены; запасы сухой репы истощены, а скрежет по консервным банкам не рубит голодную тишину. Вашингтон погружается в холодную мглу, будто настало время ядерной зимы. Рабочие тихо перешёптываются между собой, держа в несгибаемых пальцах иглы и сшивая слои ткани вместе, — так теплее. Пыльные после земли мешки из-под картошки, репы и других овощей греют не хуже синтепона. Но рабочим так только кажется.

«Военный заговор против оставшихся жителей, — шлёпают тихо синими губами, — ядерная зима против этой мертвечины убивает на самом деле нас. Ублюдки». Естественно, никакой ядерной зимы нет: аномальное похолодание – дело рук самой Природы, и разуму людей с ней не потягаться.

Ниган безо всякого внимания оглядывает людей, переступая через мешки плотной пыльной ткани; люди деревянно падают на колено, кого-то — прижимают к полу солдаты (бедные рабочие не считают часов отдыха и лидера своими глазами не замечают). Тяжёлая походка Нигана чувствуется при каждом его медвежьем шаге. Он не задаётся глупыми вопросами о ядерной зиме и считает это откровенным бредом, но молчит, решая тратить свою энергию на действительно полезные вещи. Сплетни – есть сплетни. Ниган знает, что люди – стадо, и им легче верить в Бога и в военных. Свои слабости они сваливают на несуществующие причины. И выживают.

Выживание – то, что характеризует аномальный период жизни в постапокалиптическом мире.

Короткий смешок. Ниган сходит с лестницы и одними уголками губ приветствует Юджина. Тот нервно кривится в улыбке и немощно лепечет о сожжённом топливе для обогрева важных печей. Сколько именно ушло топлива — умалчивает. Да и Ниган в обиде не будет: ему, если честно, откровенно срать на эти бытовые проблемы, в то время как практически весь Вашингтон погряз в снегу. Потому он просто хлопает того по плечу, коротко ответив: «Приятель, я уверен, что если топливо закончится, — ты сможешь решить эту маленькую никчёмную проблему». Но проблема решается самим Ниганом: на следующий день он запрещает устраивать длительные вылазки в угоду сохранения такого нужного им всем топлива. Ниган не знает, что его поручение не менее пустое, чем разговоры рабочих о ядерной зиме: даже если бы вылазки совершались, пришлось бы передвигаться на своих двоих; от длительных холодов так некстати намертво глушатся машины. Аккумуляторы замерзают.

Ниган не проводит и короткие вылазки: обстоятельства в Александрии, Королевстве и Хиллтопе ничем не отличаются от здешних. Рядом стоящие пригородные домики разграблены давно. В округе некого и нечего грабить.

Первый, второй, третий дни — последние аккумуляторы глохнут, как малотерпеливые суки, стёкла лобовых окон превращаются в мутную прослойку льда, а стены Святилища переполняются отголоском утробного кашля. Люди мёрзнут и скатываются по стенам в прямом смысле. Топят в казанах снег, кипятят его, грызут корки хлеба и кутаются в тканевые мешки. Последний кусок чёрствой пшеничной лепёшки режет промёрзшее горло Нигана. Запить это дерьмище нечем. Потому он решает навестить склад самостоятельно.

Идёт по узкому коридору до конца, спускается на цокольный этаж и почти задевает собой одиноко стоящие бочки; толстый слой пыли грязно лежит на дереве и скрывает почти сорванные этикетки: «Пиво безалкогольное». Больше на складе нет ни единой бутылки.

– В бочках осталось только безалкогольное, – хрипло произносит стоящий на помостке мужик, когда Ниган выходит к своему кабинету: он часто предпочитает это место взамен большой спальне. – Оно достаточно калорийное.

Возможно, Нигану стоило бы раньше присмотреться к этому мужику (чьё имя запомнить не успел, конечно, по уважительной причине); Ниган оглядывает его заинтересованным взглядом и склоняет голову вниз, показывая невербально, что готов слушать. Под секундное молчание рассматривает симметричные тонкие полосы от уголка рта до верхних скул. За спиной его прозвали весельчаком или что-то в подобном роде – Ниган особо не интересуется жизнью внутри стен Святилища – но не находит ни-чер-та весёлого в нём. Даже забавного. Даже при виде этих шрамов.

– Мы можем отдать пиво постовым. Им необходимо получать энергию, или они будут скормлены ходячими.

Охотничий пуховик плотно облегает по телу; выпуская клубы пара, Ниган дышит через раз на ладони и прячет лицо в плотном красном шарфе, проходит по внешнему помостку и устремляет взгляд в небо: ясное полотно украшено сотней чёрных движущихся точек — сошедшие с ума птицы группируются в большие стаи и пролетают над его головой. А постовые у ворот вскоре глушат не первую кружку этого безалкогольного дерьма.

Птицы.

В тот же день у ограды ставятся тонкие деревянные палки, на каждый конец которых солдаты насаживают мышьи головы. Крыс найти в канализации завода нетрудно, потому сейчас, когда Ниган стоит перед забором из самодельных палок, на него смотрят десятки мёртвых глаз; падаль быстро заканчивается, и вороны, с гарканьем низко пролетающие у заснеженной дорожки, довольно быстро реагируют на «подношения». Ниган сидит в кабинете. Он не видит той чертовщины, что происходит на заднем дворе блока «А», но гул слышит отчётливо.

Кровь. Много крови. Красные разводы яркими пятнами красят по снегу и льду; спустя время привычная тишина снова окутывает померкший Вашингтон. Рабочие прячут искусанные ладони в часто самодельных перчатках и общипывают птицу, жарят её на ещё непотухшем костре, но не всю: на каждого человека приходится по четверти туши в день. Вот так мало едят жители Святилища.

Собрание. Нигану необходимо провести собрание.

— У нас охренеть какие проблемы, — он медленно проходит вокруг стола, оглядывая каждого из лейтенантов. Глаза горят чёртом. – Я не сторонник пессимизма, но вряд ли вы осудите меня за отсутствие хорошего настроения, — бита опускается на стол, а следом – Ниган кладёт руки на гладкую дубовую поверхность, усаживаясь на стул. – Мы погрязли в откровенном дерьме: рабочие не первые сутки лижут на завтрак, обед и ужин пыль со стен. Или – ещё дерьмовее – скоро мы начнём жрать друг друга.

— Давно хотел отжарить ту рыжую сучку с цеха, — громко доносится с другого края стола под громкий хлопок рукой по гладкой дубовой поверхности.

[float=left][/float]
Джаред. Тот самый конченный отморозок. Иногда Нигану откровенно жаль, что такие ублюдки находятся в отряде Гэвина.

Видимо, он хотел съязвить; в обычной ситуации такого не скажет при Нигане. Вероятно, его волнуют житейские вопросы, и эта шутка — намёк на волнения среди рабочего класса и Солдатов. Улыбка. Уголки губ дрогают в широкой мимолётной улыбке; пальцы крепче сжимают рукоять Люсиль. Улыбка быстро спадает с лица.

Отвращение.

Ниган откидывается на спинку стула, меняясь в лице: подобное тявканье отражается тяжёлым взглядом; если бы его радужка умела менять цвет, наверняка она окрасилась бы в дьявольский чёрный.

Джаред не умеет шутить.

Отредактировано Negan (2018-09-30 11:33:17)