25.03.18 Мрачные образы возникают перед выжившими, меняясь калейдоскопом и складываясь в непредсказуемые Знаки Бафомета. От судьбы не уйти, но в руках каждого - возможность ее поменять или же покориться ей. Вам предстоит выбрать свой путь.
Администрация

Активные игроки

знак Бафомета
The Moon

the Walking Dead: turn the same road

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » the Walking Dead: turn the same road » Не дойдя до конца » "Иди на свет"


"Иди на свет"

Сообщений 1 страница 10 из 10

1

http://s7.uploads.ru/W6kvC.jpg

Время и место: август 2012 года. Дом ведьмы в лесу, окрестности заповедника Апоматтокс, Вирджиния.
Участник: Дуайт, Йоль Асвёрк, Дэрил Диксон.
Описание: После встречи с Мерлом Диксоном Дуайт едва может держаться на ногах. Он пытается выбраться из леса ночью, но натыкается на кошмарный ведьмовской дом. Йоль никогда не отказывала раненому человеку в беде. Ведьма забирает незнакомца в дом и ухаживает за ним, исцеляя его раны и давая возможность встать на ноги.
Но кто мог предположить, что встречи с одним из братьев Диксонов будет для Дуайта мало? Не успевает Ди прийти в себя, как на пороге ведьмовского дома появляется Дэрил.

Отредактировано Iole Asvyork (2018-03-24 23:57:03)

+4

2

- Чтоб тебе пусто было, ирод проклятущий! Да чтоб ни дна тебе, ни покрышки! – из дверей курятника выскочил крупный бурый хорек. Через секунду над его головой тяжелое полено шарахнуло в стенку сарая. Хорек застрекотал, юркой молнией метнулся через частокол и был таков.
Из курятника, словно ошпаренная лиса, выпрыгнула Йоля. Глаза бешенные, в рыжих волосах перья.
- Паршивец! – орала ведьма. – Скотская твоя морда! Не смей больше появляться, душегуб! Хвост выдеру! – В каждой руке она держала по мертвой курице. Хорек всегда душил больше, чем смог бы сожрать. Тварь.
Йоль Асвёрк третий год жила в этом лесу. По мнению местных людей, лес был жутко дремучим. Хотя, ведьма иногда снисходительно думала, что эти людишки готовы назвать дремучим и жутким любой лес, где они встретят кого-то, пострашнее барсука. А в этом лесу водилось всё. Вирджиния – теплый край. Как тут не расплодиться и не разгуляться. Кабаны, олени, волки, лисы. Йоль частенько видела пуму. Встречались и следы медведя. Но дальше в лесу. И, к счастью, редко. Если косолапый пронюхает про человечье жилье, обязательно явится попрошайничать. А уж потом его ничем не отвадишь. Будет лезть в кухню, совать нос в окно и выпрашивать горсть творога или сладкий пирожок.
Главная беда была в енотах и хорьках. Полосатых бандитов ведьма отвадила в первые же три месяца, время от времени опрыскивая все подворье отваром горьких пронзительных трав. А вот хорек – это совсем другая стать. Это жадный жестокий убийца. Опасный и осторожный. Чертовски юркий, хоть и довольно глупый. Даже домашний хорек опасен. Он может быть милым и игривым. Ровно до тех пор, пока не почувствует вкус крови. Если, играя, он случайно прокусит хозяину палец, то уже не отпустит. Его зубы, острые и загнутые, словно рыболовные крючки, созданы для того, чтобы не упустить добычу. И если он вцепится человеку в палец, снять его будет не так просто. И довольно болезненно.
А хорек в курятнике – это катастрофа. Он будет душить кур до тех пор, пока всполошившийся хозяин не прибежит с ухватом. Или пока вся птица не ляжет замертво. Тогда убийца пожует, сколько сможет, испортит тушки, разобьет яйца, и ушлепает в свою нору, наевшись до отвала. Разоритель. Супостат проклятущий.
В этот раз все обошлось двумя куриными трупами. Йоль задумчиво ощипывала птиц, сидя на низкой скамеечке возле кухни. Всего две курицы… очень странно. Хорек не выглядел старым или больным. За то время, пока он был в курятнике, зверь мог передушить больше половины птиц. Но убил лишь двух. Странный знак. Тушки Иоля сварит и наделает домашней лапши на курином бульоне… Неужто ждать гостей? Ведьма подняла лицо к небу. Ничто не предвещало беды. Ровный ясный кружок солнца смотрел ей прямо в глаза. Небо глубокое яркое. Все тихо вокруг. Ветер не тревожит деревьев. Белки не стрекочут, лисы не тяфкают, и не кричат уныло и тоскливо болотные выпи. Неоткуда ждать беды.

Оберег мой, оберег,
Серебром затканы травы,
Оберег мой, оберег,
Чьи-то трубы ищут славы…

Йоль Асвёрк. Маленькая гибкая и стремительная, словно огненно-рыжий хлыст. Длинный ворох юбок из материнских сундуков. Темно-зеленое с коричневым, бежевым и кофейным. Узкие рукава закатаны по локоть. Легкая шаль на плечах, с длинными кистями - концами заткнута за пояс. И буйное пламя волос, едва собранных небрежным узлом. На груди связка ярких разноцветных бус – серебро, камень и стекло. Бусы древние. Им место в музее скандинавских эпох, где говорят о богатстве культур и заимствований. Им место на полке, под светом ламп, под взглядами тысяч людей, удивленных непоблекшими красками древности. Им место в музее. Или на груди лесной ведьмы. Запястья рук хрупкие, словно у девочки. Пальцы длинные и светлые, но в них по-звериному много силы.

Оберег мой, оберег -
Разноцветье слов и стали,
Оберег мой, оберег,
Чьи войска на битву встали?

Йоль жила одна в большом доме. Неподалеку в лесу стояло крохотное поселение. Три домика, да десяток сараев. Там жили ее люди. Йоль не могла долго жить для себя. Она помнила с самого малолетства весь настрой и всю атмосферу своей семьи. Мать никогда не отказывала в помощи людям. Хотя и говорила с ними не всегда добро и приветливо. И всегда требовала плату.
«С людьми нельзя иначе», - говорила она крошечной Йоле. – «Они должны ценить пуще глазу нашу помощь. Должны молить о ней. Желать ее и получать ее, как дар. Тогда она будет драгоценной. И тогда мы будем жить в гармонии и мире. Они наши люди. Мы – их ведьмы».
Йоль нашла этих людей случайно, конечно же. На опушке леса. Они отбивались от мертвецов. Трое из пятерых были ранены. А ребенок – тяжело болен. Йоля появилась с тылу у мертвого врага. И это решило исход битвы. Она говорила со страшным и заметным акцентом. Одета была как истинное порождение Темного Средневековья. Но она спасла их. И, мельком глянув на ребенка, сказала, что вылечит его. И люди пошли за ней.

Оберег мой, оберег,
Я уйду из дома ночью…

Иоля отдала людям свой скот. Отдала четырех коров, десяток коз и почти всех кур, гусей и кроликов. Отдала запасы зерна. Велела огородить дома, распахать поле и беречь скотину. Она исцелила их раны и вылечила дитя. А раз в несколько дней она обходила деревню по широкому извилистому кругу, вычищая залетных мертвецов и не давая им подобраться к своей деревне. К своим людям. Она берегла это селение. Берегла свой народ.

Оберег мой, оберег,
На болоте выпь хохочет…

Конечно, они побаивались ее. Они звали ее Хозяйкой. Потому что никто не чувствовал себя в этих лесах так спокойно и вольготно, как она одна. К дому ее, огороженному жутким ведьмовским частоколом, люди приходили редко. В случае крайней нужды. И исправно в начале каждого месяца – приносили дань. Подарки. Бусы из ягод, которые сделала восьмилетняя Мэри. Вышитую занавеску на окно. Тушки кроликов, корзинку яиц, сушеные грибы, творог, масло и даже сыр. Эти люди смогли устроиться в этом мире. И она стала их берегиней.

По оврагам, по снегам,
По лесному непокою...
Вскинув стяги к облакам,
Встанет крепость за Рекою!

Дом ее был жуткой и фантастической крепостью. Увидев его однажды, люди никогда уже не могли его забыть. Лет четыреста назад он был бы полноценным фортом. Крепкий деревянный дом, с просторным сухим подвалом. Скат зарос мхом, а по весне на крыше расцветали цветы. Несколько больших горниц. Кладовые и кухня с печью. На улице баня, курятник, теплый коровник и овчарня. За домом - клети для кроликов и гусей. Просторные сараи-хранилища, увешанные пучками трав и оберегами от мышей, крыс и прочей паскудной твари, которая только и глядела, как бы прожрать мешок с зерном и утащить горсть пшеницы, перетоптав и обосрав попутно еще полмешка.
Во дворе был свой колодец. А потому все остатки отваров и зелий, что варила, Йоля носила в котле далеко за пределы забора. Чтобы не сочилось в почву. Не мешалось с колодезной водой.
На дворе перед домом Йоля устроила сад целебных растений. За домом, на суровых страшных пнях, присадила грибницы. А рядом с ними – огород с картохой, свеклой да морковкой. Были тут и помидоры, и огурцы, и зверски-острый перец. И петрушка с укропом. И даже редька и кабачки. Но никому из редких гостей это не было видно. За дом, в хозяйство, Иоля никого никогда не пускала.

Весь день ведьма возилась с травами. Август всегда был тяжелым. Как и все осенние месяцы. Время делать запасы. Время сушить, раскладывать, перебирать и развешивать. Вчера Иоля нашла в лесу женьшень. Его здесь было много в округе. Но этот корень поразил ее в самое сердце. Огромный, размером с два кулака, сложенных вместе. Это был воистину царский корень. Иоля несла его домой ночью, как величайшую драгоценность. А сегодня принялась резать и развешивать его на просушку. Каждый грамм этого корня обладал громадной целительной силой. В Румынии Йоль только мечтала увидеть женьшень вживую. А здесь, кто бы мог подумать, после гибели целого мира, она живет в лесу, где исцеляющий магический корень растет буквально под ногами. Это ли не шутки богов?
Локки! Ну нафига??

Оберег мой, оберег,
Ты не отводи удара,
Оберег мой, оберег -
Мне ценней не будет дара,
Чем опять вернуться в бой,
Не считая силы вражьей!
...Это звали мы Судьбой,
Это стало песней стражей...

Вечер был прохладным для августа. Свежесть после жаркого дня принесла облегчение. Животные успокоились. Солнце село. Ночь в лесу наступала быстро.
Йоль накинула шаль потеплее, заткнула края за пояс и взялась за бутылочку с маслом и кресало. Пришла пора зажечь огонь.
Ведьма вышла за ворота своих владений и прислушалась к лесу. Тревожно было на душе. Вроде спокойно, лес живет своей жизнью. Соловьи разрываются, как оглашенные, ухнет вдалеке сова, заверещит мышь, тонко и пронзительно, погибая в когтях ночного хищника. Хорошо. Но где-то на грани ворочается тень беспокойства. Йоль никогда не игнорировала свое чутье. А ну как и правда разбойник войдет в дом? Да не один, а ватагою? Чего рыскать им в лесу, неизвестно. Но судьба, как известно, хитрая бестия. Иной раз повернется задом – и никуда уже не деться.
Ведьма бросила взгляд на частокол. Высоченные толстые бревна надежно вкопаны в землю и стоят чуть под наклоном наружу. Бревна заточены наверху, на высоте трех метров, словно карандаши. И по всей длине забор частенько утыкан головами мертвецов. Головы насажены на бревна, как на пики. Но так, что каждая из них до сих пор еще раскрывает перегнившую пасть, голодно щерит зубы и тяжело ворочает глазами, пытаясь отыскать источник шума поблизости.
А по обеим сторонам ворот, на длинных шестах висят лошадиные черепа. Белые кости сияют в сумерках. Глаза смотрят темными провалами.
На воротной перекладине сидел Вигге - огромный черный ворон. Его ведьма привезла с собой из Румынии. Ворон служил еще старой Улле – бабке Йоли, которую она помнила очень плохо. Вигге пережил двух своих хозяек. Он был уже очень стар. И чертовски умен. Вигге терпеть не мог чужаков. И страшно буянил, когда к его любимому насесту на воротах, где он проводил почти все сутки напролет, приходили люди. Орал почище любого сторожевого пса. Хрипло, надрывно. Страшно.

Йоль спустила вниз шесты с кобыльими черепами. Внутри каждой глазницы таилась плошка с фитилем, и стояло по маленькому зеркальцу – чтобы свет отражался сильнее. Когда черепа висели высоко над воротами, ничего этого не было видно, а казалось только, что мертвые лошадиные головы источают свет из пустых глазниц своих, освещая ворота и небольшой пятачок земли под ними.
Ведьма подлила масла в плошки и запалила фитили. Хватало как раз до утра.
Она зашла во двор, заперла ворота и уселась у дома на крыльце. Ночь сулила что-то. Звезды и луна были почти не видны за тучами. Тьма в лесу стояла кромешная. Только огонь в глазах мертвых кобыльих черепов полыхал тревожно и нестерпимо ярко. Словно звал кого-то из чащи. Йоль ждала.

Отредактировано Iole Asvyork (2018-03-21 20:45:47)

+6

3

— Б-блядь, — Ди утер рукавом рот, прислоняясь лбом к коре дерева и прерывисто выдохнул. Перед глазами все плыло, но расплывчатое кровавое и зловонное пятно на земле он видел поразительно четко. Дела были куда хуже, чем он думал в начале.

Дуайт опять содрогнулся, чувствуя, как все внутри скручивает, и неприятный холодок щекочет скулы, но в этот раз сдержался, коротко сплевывая розоватую слюну. Нечем уже, – завтрак он давно выблевал – а его продолжает выворачивать наизнанку. Напряжение мышц живота отдавало тупой тянущей болью, что было неудивительно, учитывая как сильно этот мудак его избил. Только вот по началу, Ди был уверен, что сумеет выбраться и из этой передряги, раз уж все еще живой, а вот сейчас эта уверенность таяла на глазах.

Одна рука висела плетью, немного опухала и краснела. Он все-таки мог пошевелить пальцами, так что сомневался, что она сломана, но использовать ее было слишком больно. В этом он убедился, когда первый раз нарвался на ходячего и постарался оттолкнуть. Едва не заорав от прострелившей всю руку боли, он уяснил, что повреждение куда серьезнее, чем простой ушиб. Теперь рука была почти  бесполезна и только усложняла эту отчаянную попытку добраться до аванпоста к северу отсюда.

Но к чертям эту проблему. Была еще одна, куда серьезнее. Нога.

Стоило только переступить с ноги на ногу, перемещая вес тела, как хотелось просто упасть, обхватив себя за бедро и лежать, свернувшись в клубок и тихо поскуливая. Рана ныла и горела все сильнее, а то, насколько промок рукав рубашки, который он едва отодрал, с одной-то целой рукой, весьма красноречиво говорило о том, что кровотечение останавливаться отказывалось. Импровизированная повязка совсем не помогала. В  пользу этого же говорило и  растекшееся по штанине темное пятно, которое  так и не успевало до конца засохнуть из-за того, что Дуайт постоянно был в движении.
Должно быть, он уже потерял много крови. Слишком много. И это объясняло бы то, что каждый шаг давался все тяжелее, а фокусировать мысли едва получалось.

Черт, да он даже не мог понять, а туда ли он вообще идет?! Похоже, что хрена с два выйдет у него добраться до аванпоста, который он изначально выбрал своей целью. Было уже слишком темно. Ди бы в этой темени и здоровый ничего не разглядел, не говоря уже о его нынешнем отвратительном состоянии.

Очень хотелось сдаться, махнуть рукой и позволить себе упасть прямо здесь, но нельзя. Хотя, признаться, Дуайт уже был готов оспорить это «нельзя» и просто сползти вниз, прямо в эту гребанную лужу рвоты, да и дождаться первого ходячего. Может ему повезет, и он потеряет сознание раньше, чем будет еще больнее, когда челюсти начнут выдирать клоки мяса?..
Он скривился, ненавидя  себя за всю эту слабость. Она сковывала уже не только тело, но и разум, если он мог позволить себе такие мысли.
На короткое мгновение  Ди закрыл глаза, делая глубокий вдох. Вот так. Вдох, выдох. Нужно просто постараться и отвлечься от боли, подумать о том, как выбираться отсюда. Вспомнить хоть что-нибудь, что могло бы придать сил. На секунду он увидел перед глазами теплые каштановые волосы, отливающие на солнце янтарным медом, почти услышал звонкий смех и… 
В последний момент Дуайт зацепился за один из сучьев дерева, предотвращая падение. Вот же проклятье, похоже, что он едва не вырубился прямо на ходу! 

От резкого движения нога заныла с удвоенной силой, и уже почти невозможно было сдержаться и не застонать. С другой стороны, именно эта резкая вспышка боли позволила ему вовремя услышать шаркающие шаги сбоку и различить пошатывающийся силуэт. А вот и еще один мертвец. Ди подпустил его достаточно близко, чтобы перехватить здоровой рукой и с силой, той, что еще оставалась, впечатать в дерево. Тут повезло. Сук вошел ровно в глазницу с мерзким хлюпающим звуком, и гнилой мешок с мясом перестал дергаться.

Только вот и сам Дуайт от этого пошатнулся и едва удержался на ногах. Похоже, что ему не стоит больше делать подобных остановок. Еще с одним ходячим он не справиться, а позади их точно было немало. Иссушенные, что было на руку, и не давало им, привлеченным запахом крови, двигаться за ним быстрее. Но он и сам уже едва плелся.

Шаг. Второй. Третий.

Считать шаги помогало оставаться в сознании, которое стремительно ускользало, будто бы песок сквозь пальцы. Наверное, со стороны он и сам уже напоминал ходячего. Во всяком случае, даже голову держать ровно – непосильная задача. Черт. А ведь в первый час его похода в сторону этого треклятого аванпоста Ди так не мотало. Нет, мутило, сильно причем, но он двигался гораздо увереннее и не цеплялся за каждый корень, попадающийся под ноги.

Сто второй шаг.

Дуайт запнулся и все-таки повалился на землю. Странное дело, но это было не так больно, как должно было бы быть. Даже рука онемела и перестала ныть, несмотря на то, что он неловко приложился ею, когда встретился лицом с пожухлой травой и грязью. Ди полежал немного, выравнивая дыхание, и с тихим усталым стоном перевернулся на спину, посмотрев наверх. Сквозь паутину веток высоких деревьев кое-где проглядывало темное небо, но Ди не видел ни единой звезды. Может, оно и к лучшему. Обидно было бы умирать в светлую и теплую ночь, а так… Даже как-то «правильно».

Последний раз бы еще оглядеться. Так, чтобы четче понять, насколько же сильно он прогадал, когда-то думая, что если и умрет, то в далекой старости, окруженный членами семьи и в собственной постели. Хотя, трава была мягкой –  чем не кровать, в самом деле?

Среди словно затянутых туманом крон деревьев ему почудились какие-то огни. Забавно, в такую то темную ночь. Как в каких-то сказках, наверное. Откуда им здесь взяться? Мертвецы с фонарями точно не ходят.
Огни не пропадали. Силы подняться на локте и перевернуться на бок нашлись, и он прищурился. Нет, не показалось.
Неужели?.. Нет. Аванпост Спасителей был недалеко от дороги, а тут глухие дебри. Может чей-то лагерь? Черт, если лагерь, пускай хоть прикончат на месте, до того, как он придет к ним уже гребанным трупом, охочим до человечины! Может крикнуть? А не испортит ли он этим все? Не  привлечет еще больше внимания тех же ходячих, которыми уже кишела округа?

У Дуайта, после непродолжительной борьбы с собой и собственным ослабевшим телом, все же  получилось подняться на ноги, но вместе с тем вернулась и вся боль, о которой он почти успел забыть. Ничего. Совсем немного осталось. Огни не исчезали, как какая-то бредовая галлюцинация, а, значит, что даже если ему и не помогут, хоть облегчат  мучения милосердным выстрелом или метким ударом. Ему уже много не нужно было, один хороший тычок ножом под ребра или в голову, да и хватит. 

Он снова считал шаги, чтобы точно дойти, но в какой-то момент сбился со счета и побрел совсем медленно, едва переставляя ноги, прежде чем окончательно остановился, неловко пошатываясь.
— Блядь, — многозначительно подытожил он увиденное.

Несколько лет назад, что сейчас казалось каким-то бесконечно долгим сроком, Дуайт смотрел какой-то глупый ужастик по телевизору. Нелепый был совсем, один из тех, что показывают в вечер пятницы, когда усталые работяги заваливаются перед голубым экраном с бутылкой пива, что бы как следует отдохнуть от рабочей недели.  Такие наигранные и фальшивые ужимки актеров, картонные декорации и  смешной грим, но Шерри пугалась каждого скримера и подскакивала, теснее прижимаясь к нему, чем вызывала лишь теплую улыбку. Она любила иногда посмотреть ужастики, в которых Дуайт не находил ничего интересного, но и он чертовски сильно любил каждый этот вечер просмотра очередной страшилки.

О, как бы он хотел, что бы она сейчас спряталась за него, вцепилась бы в руку, и так мило прижалась! Как бы он хотел, что бы этот был очередной бред сценаристов, а не суровая реальность, которая даже умереть по-человечески ему не дала, решив как следует поиздеваться напоследок...

Перед ним возвышалось нелепое чуть покосившееся – или это его так шатало – сооружение, отдаленно напоминающее дом, хотя Ди с трудом мог бы себе представить того, кто стал бы жить в таком месте. По крайне мере, добровольно. Оно  было окружено жутковатым забором и своим видом  напоминало здание из типичных страшилок про призраков и каких-то проклятых колдунов. В общем, нет, надо было оставаться лежать на траве там, за деревьями, только зря силы потратил на то, чтобы дойти до какой-то глупейшей галлюцинации, подкинутой уставшим и измученным разумом.

Он сделал еще два неуверенных шага, глядя  на белесые гнилые головы на кольях и на черепа, через глазницы которых горели огни, а потом решил, что с него хватит. Просто рухнул, как подкошенный, и даже не заметил того момента, как провалился в беспамятство.

+3

4

Иоля задумчиво перебирала бусы. Летние ночи были теплыми, мягкими. Лес вокруг, за частоколом, кишел звуками: шорохами, писком и хрустом, влажным чавканьем и шелестом листвы. Лес жил. Иоля всегда с благоговением прислушивалась к нему, огромному и могучему. Здесь было так много старых деревьев, заповедных полян и буреломных непролазных дебрей. Это был очень сильный лес.
Но вдруг ведьма вздрогнула, словно кто-то едва заметно вздохнул за плечом, касаясь неслышным дыханием ее уха. И в ту же секунду заорал на воротах старый ворон. Надтреснутое хриплое карканье было похоже на брань. Вигге наклонялся вперед всем телом, опуская крылья, раздувал зоб и вопил. И никто в этой мертвой разрушенной стране, кроме одной маленькой рыжей ведьмы, не смог бы разобрать в этих воплях грязные финские ругательства.
- Perkele! Perkele! Tää on täyttä skeidaa!
Иоля пыталась научить старого мудака английским словам, но к седым годам Вигге стал очень капризным и бранчливым. Частенько хватал ведьму клювом за палец. Не слишком больно, но достаточно, чтобы обозначить свое настроение. И вместо всех слов, которым учила его хозяйка, ворон запомнил и повторял только одну фразу «Черт возьми!», которую она обронила при нем всего несколько раз.
- Вигге! – ведьма прикрикнула на бушующего старика, и окрик этот был похож на звонкий удар хлыстом. Ворон замолчал, только нервно когтил перекладину над воротами. Сверху сыпалась мелкая деревянная труха.
Ворон одинаково яростно орал как на живых, так и на мертвых гостей. Поэтому сейчас ведьма подумала о том, что к воротам пришлепал очередной безнадежно мертвый бедолага. Она оставила бы его до утра. Но Вигге не даст покоя. Будет вопить до зари, пока Иоля не встанет и не укокошит несчастного хекающего бедолагу.
У ворот стояли легкие заточенные колья. Длинные, крепкие, звонкие. Достаточно длинные для того, чтобы, поднявшись на стену, спокойно и без проблем доставать ударом по головам мертвецов, если тем вздумается приплестись к частоколу целым выводком. Поэтому сейчас Иоля взяла такое копьецо и поднялась по ступенькам на стену, осторожно высовывая голову из-за частокола и оглядывая окрестности. Пусто. Никто не бродил под стенами, не скребся в потемневшие от дождей и росы бревна. Йоля глянула под ворота и замерла. Прямо под воротами, освещенное светом мертвых кобыльих глаз, лежало тело. Неподвижно и тихо, будто мертвое. Ходячие не лежат так.
Этот явно был мужчиной. Незнакомый. Высокий и худой, как хвощ, с длинными соломенно-светлыми волосами, он уткнулся лицом в землю, не подавая признаков жизни. В неверном свете высоких «фонарей» ничего больше было не разглядеть. Но Йоле больше ничего было не нужно. Человек дополз до ее дома. Он шел на свет. Тяжело ранен. Может быть, умирает.
Ёкнуло сердце. Пропустило удар. Но ведьма не позволила себе впасть в транс. Это просто человек. Не каждый в этом лесу у твоих ворот – привороженный да нагаданный. Есть кроме и обычные люди.
Она в два прыжка очутилась на земле. Бросила копьецо на место, к прочим, и отворила ворота.
Распахнулись створки, повернулись двери, без скрипа, без визга, на хорошо смазанных петлях – бесшумно, словно филин крылом махнул. И встала на пороге – ведьма. Было бы очень внушительно и пафосно, если бы бедолага под воротами оказался в сознании. Но он так и лежал, уткнувшись щекой в траву под воротами. И Йоля не помедлила ни одной секунды.
Перво-наперво пощупала пульс. Есть. Ровный, спокойный и сильный. Прямо сейчас точно не помрет. Ведьма вернулась во двор, к сараю, вынула из дальнего угла сверток брезента. На нем, как на волокушах, будет гораздо легче дотянуть безвольное тело до дома. Пришлось снова прикрикнуть и отогнать Вигге. Старый ворон решил, что он не брезгливый, и полакомиться свежей падалью – самое время. Он слетел с перекладины ворот, уселся раненому на грудь и почти прицелился к глазу.
- Вигге!
- Черт возьми! Черт возьми!
- Не смей жрать живых людей! Мы с тобой уже это обсуждали.
- Черт возьми!
- Не перечь, мне! – Йоль подтолкнула настырную птицу рукой.   
Ворон подпрыгнул и взлетел назад, на ворота.
- Вот так-то…
Мужчина оказался хоть и худым, но довольно тяжелым. Но Йоль родилась упорной. Она перекатила раненого на кусок брезента и дотащила до дома. Вещей при нем не оказалось, но она все равно осмотрела карманы. На всякий опасный случай. Только, по всему видать, кто-то ограбил и здорово потоптался по нему ногами в этом лесу. И как только живой дошлепал до ворот. Чудо – не иначе.
Иоле пришлось потрудиться, чтобы втянуть своего гостя в дом. Но она справилась без единой жалобы. Аккуратно уложила его на низкий топчан у печи, запалила светильники и принялась осматривать несчастного. Разодранная окровавленная рубашка, штаны с ремнем, да ботинки. Вот и все, что было на нем. Ботинки ведьма с него стащила. Рубашку тоже пришлось снять. Иоля, не церемонясь, просто срезала с него окровавленную драную тряпку.
В миске плескалась быстро и густо краснеющая вода. Ведьма обтирала бедолагу от крови.
- Что ж ты за доходяга… Где ж тебя носило… ребра наружу. Носом стены штробить можно. А рожу-то спалил, как только жив остался… Бедный ты мой… худорба-хвороба, отлынь-сгинь… пусть кровь играет, льется-бьется, ножу вострому не дается…
Ведьма обмывала своего страдальца, пришептывала, словно говорила сама с собой. Тихонько, едва слышно. В очаге догорал огонь. Пахло свежим хлебом, травами, яблоками и лавандой.
Подкинув дровишек в огонь, разворошив угли, Иоля подвесила на треногу котелок. И заходила по дому, собирая банки с травами, доставая готовые мази и бутылки с отварами. Досталось бедняге на орехи так крепко, что сам он в лесу не оклемался бы и за трое суток. Видать, еще нужен он богам, если привели полумертвого к ее воротам. Йоль никогда не игнорировала такие случайности. Не отмахивалась. Уверенно ступала по пути знаков.
Она не боялась, что он окажется разбойником или убийцей. Многие люди сейчас стали разбойниками и убийцами. Важно было только – нужны ли они еще в этом мире. Или уже отжили свое. Такое Иоля видела по глазам. Сразу. И никогда не ошибалась.
Лицо его было избито, будто колотили его цепом для зерна. Кровь уже перестала сочиться, но опухло все и почернело до неописуемой красоты. Разве что родная маменька признала бы сейчас этого бродягу. А раз колотили по голове от души – значит, и мозги все растрясли. Будет теперь бедняге морока.
Штанину с бедра тоже пришлось срезать, багряную и мокрую от крови, словно хлющ. Дыра в ноге – словно широким ножом ткнули, длинным, острым. Без жалости. Со сноровкой. Иоля взяла лампу, острый садовый нож и вышла во двор. На широком ее подворье перед домом ровными рядами накопаны грядки. А на тех грядках целебные травки, употреблять которые нужно только свежими. В лес за каждым листком не набегаешься. Потому Иоля растила самые необходимые вещи у себя.
Вернувшись в дом, ведьма хорошенько вымыла всю свою добычу, выбрала из кучи листья подорожника и шалфей. А из остального принялась делать отвар. Тысячелистник – неприхотливый и выносливый, отдай силу свою. Полынь, горькая и терпкая – возьми себе горечь и боль. Багульник – болотная одурь, только глупый или отчаянный будет брать твои силы, не опасаясь последствий. Пижма – царь-бессмертник, нет места в жизнь человека, где не пригодилась бы твоя сила.
Иоля напевала. Тихонечко, без внятной мелодии, по-шамански. И резала, терла, перемешивала целебные травы, цветы и листья. Голосок ее, тихий, но уверенный, мягкий и сильный, - иногда взлетал повыше отдельными волнами, но тут же успокаивался, продолжая мурлыкать и успокаивать. Словно транс. Словно гипноз.
Она заварила травы в котле, запарила, отцедила и смешала с густым золотистым медом. Мед – магическая вещь. Он во много раз усиливает действия трав, очищая раны и уничтожая самые злые бактерии. Отваром этим Иоля обмыла рану своему страдальцу. А потом вскипятила кривую тонкую иглу с шелковой ниткой, да и зашила несчастного, покуда он не очухался, да не начал корежиться от боли. Сверху на обмытый шов наложила мелко нарубленный и раздавленный подорожник, смешанный с шалфеем. Это поможет заживить рану и убьет всю заразу. Замотала покрепче чистой перевязкой и занялась всем остальным.
Рука его припухла, но кости целы. Может что треснуло слегка. Дело времени – заживет. Лицо, хоть и похоже на пригорелую с одного боку коровью лепешку – все же пострадало лишь внешне. Красавцем этот парень уже точно никогда не будет. Но целы кости. Поблюет денек-другой, да и придет в себя.
Иоля приготовила довольно отвару на меду, чтобы утром напоить приблуду. А пока в маленькую ложку меда ведьма капнула три капли аирного масла. Да и, недолго думая, всунула раненому в рот. Это уймет боль. Подержала его голову, поджидая, пока мед растворится и пока болезный сглотнет. Потом аккуратно вынула ложку, тихонько опустила его голову на подушку и укрыла несчастного лоскутным одеялом. Крови из него вытекло изрядно, видать долго пришлось блукать по лесу. А раз кровь повытекла, значит зябнуть начнет. Раненых всегда приходилось греть. Благо очаг горит рядом.
Ведьма прибрала остатки своего лекарского дела. Да и пристроилась недалеко от топчана – в большом кресле у очага. Завернулась в старую теплую шаль, поджала босые ноги и задремала. До утра у нее было время отдохнуть. Вряд ли приблуда проснется раньше, обессиленный и обескровленный. Спи…

Отредактировано Iole Asvyork (2018-03-27 15:40:49)

+4

5

Ночь прошла для Дуайта тяжело.
В его измученном болью мозгу скользили липкие пугающие ведения, из ледяных объятий которых он никак не мог вырваться, погружаясь из одного кошмара в другой. И злая ироний этих бредовых видений была в том, что полностью поглощённый  желанием найти жену в реальности, он и в них видел ее.  Но только тут ее образы олицетворяли собой его самые большие страхи. Он видел Шерри то полуразложившемся ходячим, то в объятьях Нигана. Неизвестно, какое из этих видений было страшнее – наконец-то найти ее, но с чертами лица обезображенными гниением, или увидеть еще раз с ним. По собственной воле. Смотрящей на него таким любящим взглядом, ласкающей … его.   

Только с рассветом эти кошмары, наконец-то, оставили Дуайта, и он провалился в полу-забытие, вымотанный до предела. Лоскутное одеяло над ним намокло от пота и сбилось потому, что он вцеплялся в него пальцами, тщетно пытаясь спастись от ужасов, притаившихся в его снах.

Когда же первые лучи солнечного света робко заскользили по комнате, освещая ее, несколько из них замерли на лице спящего мужчины. На нем действительно не было живого места. Сплошные кровоподтеки, синяки и ссадины. Подбитый глаз, разбитая губа, крупная ссадина на скуле и множественные другие, более мелкие, и в целом Ди выглядел так, будто бы он в лесу напоролся на рой диких пчел. И, похоже, что опухоль эта сойдет хоть немного только через пару дней. И то, если прикладывать компрессы.

Вопреки ожиданиям его спасительницы, к утру Дуайт так в себя и не пришел. Несколько раз могло показаться, что он почти просыпался, открывал глаза и что-то бормотал, но едва ли это можно было назвать чем-то сознательным. К обеду состояние  его ухудшилось, хотя, сказать какая именно из его многочисленных травм стала тому причиной, было очень сложно. Возможно, все дело было как раз в том, что их было много. Боль и ранения наложились на общее, не самое лучше, физическое и душевное его состояние, вызывая быстрое прогрессирование его болезни, которая в другой ситуации прошла бы куда легче и быстрее. Грудь мужчины вздымалась часто и мелко, а дыхание было учащенным. Если бы не опухшее и покрасневшее от недавнего избиения лицо, можно было бы разглядеть и общую не нормальную бледность, не говоря уже о том, что на лбу уже начала проступать испарина.

Плохой знак.

За прошедшую ночь поврежденная рука, к счастью он ни разу не попытался всерьез пошевелить ею во сне, заметно похолодела, но опухоль и не думала спадать. Скорее всего, этому поспособствовало небольшое внутреннее повреждение мышц.
А вот с его раной на ноге дело обстояло гораздо хуже.

Пока не снимешь повязку, конечно, это не сильно заметно, но нога начала отекать. А сама рана –  опухать и краснеть. К этому добавился еще едва ощутимый в пропитанном запахами трав воздухе, но уже однозначно присутствующий неприятный запах. Мужчина немного ежился, будто бы от холода, несмотря на близость очага и тот факт, что он был накрыт теплым лоскутным одеялом.
Все эти признаки очень ярко свидетельствовали о том, что, не смотря на проведённое лечение, рана начала нагнаиваться. Нужно было как можно скорее снимать повязку и швы, чтобы выпустить гной, иначе это могло грозить развитием сепсиса и смертью.

+4

6

У Иоли было много талантов. И одним из них стало умение спать в любой позе, в любом месте и про запас. Она никогда не мучилась долгими метаниями в постели, не перебирала в голове событий прошедшего дня, не вспоминала стыдных случаев из жизни – у нее их не было. Ведьма просто опускала голову, закрывала глаза и засыпала. Сон ее был чутким, как у кошки. И просыпаться она привыкла на рассвете. Подоить коз, собрать яйца, всыпать зерна и влить воды скотине и птице. Ну а после – начинался обычный ведьмовской день. Растопить печь, поставить тесто, напечь хлеба или пирогов, пельменей или вареников. Взглянуть на грядки с ценными целебными травами, выдрать траву на овощном огороде. Поворошить сырье, что постоянно сушится под навесами. Ну а затем обед. И в лес, собирать, запасать, срезать, срывать, сушить, нанизывать, измельчать и перетирать. Иоля редко сидела без дела. А этой ночью дел прибавилось.
Едва открыв глаза, ведьма даже не стала потягиваться, пищать и мяукать, как обычно после доброго и уютного сна. Потому что на топчане под одеялом спал вчерашный поджаренный проходимец. И то, как он дышал, ведьме очень не понравилось.
Йоль приподняла одеяло, промокшее от холодного пота, и тут же сбросила его на пол, раскрывая болезного целиком. Ему не стало лучше. Рука опухла, по всему телу проступили во всей красе яркие синяки. А нога… Ведьма порыскала носом, словно принюхиваясь, а потом нахмурилась и взялась за дело. Распалила очаг, раздула яркий огонь. Поставила котлы. Начисто вымыла руки и взялась за повязку на бедре у белобрысой шлендры. Размотав широкую полоску ткани, Иоля убрала со шва подорожник и шалфей. И шов этот ей не понравился. Все покраснело и опухло. Выглядело воспаленным и болезненным. Не пошло в прок шитье. Говорила маменька: «Не каждого человека можно штопать. Если видишь, что худой да бледный – лучше не берись за иголку». Но слишком мощными были воспоминания о ранах отца. В этом смысле он оказался невезучим. То косой пропорет ногу. То в баре попадет в чужую поножовщину. То с крыши на него рухнет строительный мусор. Чего только мать не делала. И обереги давала, и над котлами ворожила, и отварами его поила, приманивая удачу и отгоняя сглаз и чужую порчу. Ничего не помогало. Но отец только смеялся. Говорил, что он жене своей служит не только другом и мужем, но и учебным пособием по хирургии и травничеству. Шрамов было на нем – не счесть. И каждая рана была зашитой.
Предупреждала мать, что это – случай выносливого, крепкого и дьявольски здорового человека. Других же при таких ранах – отправлять лучше в госпиталь. Ежели суждено человеку помереть, пусть помрет в руках специалистов. Потому как нынче за ведьмовство не жгут. Зато за убийство - посадят.
Иоле раньше доставались лишь неглубокие порезы, укусы и поверхностные рваные раны. Они либо обходились без швов, либо отлично заживали после шитья. Но сегодня ведьма вспомнила материны слова. И тяжело вздохнула.
- Да что ж ты за доходяга… Помереть вздумал?
Хотя, зря она сетовала. В сегодняшнее злое время сытых людей нигде не встречалось. И йолины люди в деревеньке, которые были счастливы и ели каждый день, - оказывались чем-то вроде огромного исключения среди всего выжившего человечества.
Ведьма снова взялась за тряпицу. Обтирая мужчину от ночного пота, она глядела на него с жалостью и любовью. Не просто глядеть – чувствовать любовь к каждому, кого исцеляешь или наставляешь, - этому научила ее мать в первую очередь. Кем бы ни были люди – люби их. Искренне. Всем сердцем. Потому что даже посыл этот – исцеляет и помогает. Поддерживает. Дает людям вздохнуть свободнее.
Йоля взяла нож и склонилась над бродягой.
Рана раскрылась, и ведьма повела носом. Нехороший был запах. Совсем еще слабый. Но он уже появился. Еще немного, и появятся необратимые признаки заражения. И тогда будет поздно. Останется только отрезать ногу. Этого болезный мог и вовсе не пережить. А этого Йоль допустить не могла. Она не даст ему умереть.
Ведьма снова давала ему аирное масло на ложке с медом. Чистила рану без жалости, заставляя кровь сочиться и выталкивать заразу наружу, промывала отваром на травах и плотно перевязывала.
В опухшей руке совершенно точно треснула кость. Гипса у Иоли было мало, для настоящих переломов, потому она соорудила эластичную фиксирующую повязку, как для маленьких деток. И оставила руку в покое.
Лицо бродяги зажило бы и само. Но Иоля решила идти до конца. Она укрыла доходягу чистым одеялом, скоренько управилась со скотиной, проверила свои грядки, сорвала еще несколько целебных листков и принялась нарезать сырье для целебного снадобья. Намажешь таким погуще. Глядишь, раны затягиваются, а синяки да опухлости сходят, как и не было. Обычный человек с черными такими синяками, да страшными шишками проходит три недели, а под мазью, с отваром, да под колдовские приговоры - сойдет за пять дней.
Йоля резала листья, давила сок из цветов и побегов, строгала разбухшие корешки и напевала, мурлыкала все ту же шаманскую песню, где слова были, но ни одного – не разобрать. Словно душа бродит в загробном мире, а молодая ведьма издалека, сидя перед теплым манящим костром, зовет душу назад, в мир живых. Вернись…

Отредактировано Iole Asvyork (2018-03-28 16:31:30)

+3

7

В жизни Дэрила было не много людей, о которых он искренне беспокоился. Не считая некоторых из тех, кто находился в Александрии, Хиллтопе и Королевстве, больше и не было никого. Чуточку здесь, немного там. Некогда одна большая странная семья оказалась разбросана по этим трем поселениям и, в общем-то, в этом не было ни чего необычного. Как будто в мирное время всю родню раскидало по разным городам, но от того они не стали менее родными. Только вот, время было не нормальное и убедиться в том, что с дорогими тебе людьми все в порядке, нельзя было одним телефонным звонком или сообщением. В прошлой жизни Дэрил был лишен необходимости подобного, но легче и привычней от этого не становилось. Он как-то не задумывался о том, что должен делать, если удача от него отвернется. Некогда было. А еще, в глубине души, жила уверенность в том, что они смогут пережить все, что угодно. Как же сильно он ошибался.
Он пробирался по лесу, ступая осторожно, стараясь обходить сухой валежник, что бы не хрустел под ногами. Новый арбалет, прихваченный в Королевстве, привычно оттягивал плечо, а дорожная сумка болталась где-то сбоку, подгоняя и подстегивая каждый раз, когда он делал новый шаг. Он бы назвал это прощальным туром, но проститься он хотел лишь с одним человеком. Остальных он еще увидит. Не то что бы Диксон был уверен, что вскоре его судьба решится, но кто он такой, что бы знать наперед? Он ведь не смог предугадать, что окажется у Спасителей и почти потеряет надежду на то, что когда-нибудь еще увидит свою семью. Там, в сырой и холодной камере, он мысленно успел попрощаться со всеми, не теша себя даже призрачной надеждой, что сумеет выбраться. Тогда он много о чем думал, много что пережил заново и впервые и, кажется, часть его до сих пор осталась там, на грязном затхлом полу, где он провел ни одну ночь.
Такое меняет тебя. Можно этого не признавать и отказываться верить, но что-то происходит. Незримо, глубоко, в таком месте, о существовании которого раньше ты и не догадывался. Становится важным, буквально, все. Каждая мелочь, каждый новый день и каждый человек, который не сделал тебе зла, а лишь добро, даже когда тебя совсем не знал. Йоля была единственной, вне трех поселений, о ком Дэрил беспокоился так же сильно, как о других близких. Тех, что были рядом долгое время. Хотя, знал, что сможет за себя постоять и не уступит, если придется принимать важные решения. Такой уж она была. Они не виделись уже давно, с той самой их первой встречи, но Диксон был уверен, что ничего с того дня не изменилось. Мысли о том, что и ее могли коснуться загребущие руки Спасителей, он отгонял старательно, тщательно заменяя страшные картины на более радужные.
Он вспоминал, как впервые увидел ее, как познакомился с ее вороном, как увидел ее дом. Страшное было зрелище, но может оно и к лучшему? Должно же было остаться в этом мире хоть что-то, что могло напугать людей помимо ходячих мертвецов и тех, кто превращается в монстров по собственной воле? В груди слева слегка кольнуло. Нет, не прощаться он идет к ней, а убедиться, что с ней все в порядке. Путь из Королевства и без того был не близкий, а с заходом к ведьме пришлось сделать приличный крюк. Не для того он отмотал лишние километры, что бы сказать ей, что они могут больше не увидеться, совсем не для этого. Может она и не думала о нем вовсе, с чего бы? Хотя, объяснила ему перед уходом, как зайти к ней за ворота, не дожидаясь, когда впустят. Это дорогого стоило, к тому же Дэрилу было важно знать, что она цела и здорово. Глупо? Наверное, в отношении той, которая сама помогает людям и спасает их жизни, глупо. Пусть так, но ему будет спокойней.
Когда сквозь стволы деревьев начали проглядываться знакомые очертания, стало немного спокойней. А потом, вдруг, снова тревожно и неуютно. Кругом было тихо, не считая звериных и птичьих голосов, но настоящий покой пришел лишь тогда, когда раздался скрипучий крик йолиной птицы, - Здорово, старичок. Хозяйка дома? - на удивительное "черт побери" Дэрил понимающе кивнул. Все было как обычно. И этот богатырь, торчащий на воротной перекладине. И разлагающиеся, но все еще клацающие челюстями, у тех у кого остались, головы ходячих. И безмолвные белые черепа существ безобидных. И всякие ведьминские премудрости, значение которых Дэрил так и не запомнил. Сейчас он пытался сообразить, как открываются эти чертовы ворота, но, к счастью, это он помнил очень хорошо.
По другую сторону забора Дэрил тоже ничего нового не приметил. Не было ни следов борьбы, ни упадка. Все так же, как он помнил, или почти так же, но все таки пока не мог быть уверен. Нужно было увидеть Йолю. Оставив арбалет и нож перед входом, что бы не гневать хозяйку и не выслушивать поучительную историю о том, почему к ней в дом вход с оружием запрещен, Дэрил тихо постучал, но ждать ответа не стал. Приоткрыл дверь и тут же попал в тягучий туман запахов, которые невольно пытался разобрать. Он и в прошлый раз нанюхался так, что потом долго мерещились ему эти ведьмины ароматы, но слишком много времени прошло с тех пор и теперь все снова ощущалось сильно и остро.
- Здравствуй, Йоля, - проговорил он тихо, но голос его все равно прозвучал слишком отчетливо и звонко. Она возилась с травами, он это видел прежде, и ничего необычного в этом не было, - Не ждала меня? - но взгляд все равно скользнул по избе, по привычке пытаясь высмотреть угрозу или подвох и... замер. Дэрил еще не успел ничего сообразить, но рука уже тянулась к поясу, где совсем еще недавно болтался нож, - Чертова ведьма! - он метнул в сторону рыжей такой взгляд, как будто она поджидала его и именно по этой причине в ее доме оказался... Дэрил сделал несколько уверенных шагов в сторону печи. Он мог ошибиться там, стоя поодаль, но сейчас об этом и мысли не было. Возле ведьминой печи лежал Дуайт. Изрядно потрепанный, но такого поди спутай с кем-то другим. Нет, Диксон не мог ошибиться, - Сукин сын! - мысли заметались в его голове, а вслед за ними заметался и сам Дэрил, как дикий раненный зверь, которого загнали в угол. У него сразу возникло столько вопросов, начиная от "какого хуя!?" и заканчивая "ты совсем ополоумела?", но ни один из них так и не вырвался наружу. Слишком неожиданной оказалась встреча, но какой же желанной!
Он и представить не мог, что ему предоставится такая возможность и так скоро. Однажды, когда-нибудь, но не вот так, когда он этого совсем не ожидал. Но, что теперь? Его бешеный взгляд постоянно метался от ведьмы к Спасителю, но двигался только он сам, все остальное будто совсем замерло. Чудно. Дэрил остановился. За все это время парень так и не пошевелился. Видать и правда здорово измотало его, хер знает где. Нет, Диксон не сочувствовал. Но с мыслями нужно было разобраться и черта с два он станет упускать такую возможность, - Йоля, - позвал он так, будто хотел предупредить о грядущей беде, - запри-ка дверь. Нам с твоим гостем нужно будет потолковать, - Когда он очнется, - в этот самый момент Дэрил надеялся, что ему это действительно удастся. И он действительно хотел, что бы этот прихвостень Нигана поднялся с этого чертова лежака и был способен ответить, - За все, - тихо сдохнуть в тепле и чистоте он не мог. Просто не мог и все. Иначе в этом мире уже совсем не осталось справедливости. Ни капли. Дэрил не знал, что будет делать. Не знал он, что должен делать. Но что-то! Хоть что-то он должен был предпринять, что бы восстановить справедливость. Он грохнул свою сумку на стол перед Йолей. В ней были лекарства, которые он должен был доставить в Хиллтоп, но сейчас этот долг мог подождать. У кого-то перед ним были долги поважнее и он готов был пожертвовать ради их получения многим, - Я не сомневаюсь в твоих способностях, милая, - сказал он как можно более мягче, стараясь не скрежетать зубами слишком сильно, - но раз приютила эту тварь, он должен выжить! - слишком тяжелое решение, которое, кажется, забрало у него все силы. Диксон отошел в дальний угол и сполз по стене, подбирая к себе колени и укладывая на них руки, как будто собирался сидеть в такой позе столько, сколько потребуется, в ожидании того, чего он хотел всем сердцем и ровно так же не желал.

+3

8

Старая Улле говорила, что Йоль – особенная девочка. Что в ней сошлись силы всех ее бабок и прабабок. Говорила, что боги приготовили это дитя к войне. Все руны, все кости, все семена и пепел, воск и свинец, бараньи черепа и волчьи головы, - все до одного гадания сулили девочке великую судьбу. Великую силу. Воинскую. Лекарскую. Колдовскую. Ее назвали Йоль. В честь перелома зимы к весне. В честь надежды. В честь воскресения земли. В честь рождения нового солнца.
Йоль легко давался ведьминский транс, когда она погружалась с головой в то, что творила. Когда отдавала всю себя, делилась знаниями и умениями, делилась сердцем, частичкой своей души. В первый раз Иоля нырнула в транс, когда ей было три года. Крепко, уверенно ушла с головой. Взгляд замер, зрачки расширены до предела. Тело едва заметно покачивается взад-вперед. А руки, не мешкая, без запинки перебирают цветы, раскладывая и разделяя по кучкам ромашки, календулу, пижму и мать-и-мачеху. Без ошибки. Не глядя. В свои три ведьмовских года. Мама гордилась Иолей. Плакала. А маленькая рыжая девочка не понимала, что в этом сложного – смотреть… «не глазами». С тех пор минуло много лет. Иоля могла жить в трансе. Днями напролет. Он не утомлял ее, как прочих ведьм. Он был словно естественным, понятным и приятным. В нем она больше видела и больше ощущала. Понимала, каков человек изнутри. Знала, чего он хочет. Лучше видела знаки.
Когда едва слышно скрипнула дверь, ведьма это прекрасно поняла. Но ничуть не обеспокоилась. Она не чувствовала угрозы за спиной. А что могло быть важнее отвара сейчас?
- Здравствуй, Йоля. Не ждала меня?
Короткий, едва слышный вздох. Взметнулись рыжие волосы. Ведьма обернулась раньше, чем успела вынырнуть из транса. И зрачки ее глаз стремительно сужались, фокусируясь на лице охотника. Бродяги. Зверски дикого, но любимого человека. Живой. Зарос. Похудел. Болел. Били. Не кормили. Твари. Задушу… Прокляну до двенадцатого колена, чтобы дети их…
Йоль силой оборвала свою ярость. Загасила. Умяла. Не время…

Я любила его явно больше, чем жизнь. Даже больше, чем колдовство.
И готова стереть, и порвать на тряпье все, что рушит его естество.

Она гадала. Трижды. По разу на каждый месяц их разлуки. Пытала, где блукает ее кот. Тепло ли ему? Хорошо ли ему? Сытно ли? Жив ли, здоров, или пора уже выть по нему упокойную до зари под холодным волчьим солнцем? По всему выходило, что путь его тягостен, но упрямство и сила духа – крепче стали. Не сломить его. Не согнуть. Вот такой он – маленький бельчонок. Злобный лесной зверь. Единственный человек нынче во всем мире, которому доверила она веревочку от своих ворот. Даже Вигге поверил ему. Принял. А за семь десятков лет этот старик видел так много, что Йоле и не приснится.
- Здравствуй, сокол мой. Ждала. Ворожила о тебе, пытала. Рада, что дорогу сюда не забыл.
Она шагнула вперед, вглядываясь в его лицо. А в лице не было радости. Если бы не знала его Иоля, решила бы, что не с добром пришел в ее дом человек. Он стоял перед ней, полный ярости и гнева. И смотрел на ночного приблуду такими глазами, будто готов был вырвать его печенки и сожрать их сырьем, не сходя с места. Знакомы эти двое, - сомнений нет. Неужто врага пригрела-приютила? Локки! Ну нахера?
Дэрил попросил ее запереть дверь. И ведьма поняла, - опасается, что сбежит его враг. Покачала головой.
- Не сбежит далеко на одной ноге. Успеешь поквитаться. Ночью пришел под порог. Бодал ворота. Если б знала, что он твой враг… - ведьма отерла ладонью лоб, убирая в сторону рыжие пряди волос и задумчиво покусала губы. Она так и не закончила фразу. – Кто-то ночью отходил его до полусмерти. И бросил в лесу. Вижу, что это не ты. Иначе, он был бы уже мертв.
Иоля смотрела на Дэрила и пыталась понять, насколько кровный и страшный враг его пришел к ней под порог. Захочет ли убить его раненым? Или подождет, пока встанет на ноги.
- …раз приютила эту тварь, он должен выжить! – кот грохнул на стол свою сумку с таким значением, что ведьма поняла – тут есть какое-то средство. Таблетки, лекарства – не иначе. Резко запахло аптекой. Иоля поняла, что не ошиблась.
Ему было так больно. Он отвернулся, как всегда, скрывая эту саднящую проклятую боль. И ушел в угол. Сел под стену. Иоля тронула сумку пальцами… оглянулась на белобрысого приблуду на топчане. Ей было жаль его. Она любила его. Всего десять минут назад.
Ведьма взяла глиняную кружку, налила горячего чаю на травах, положила в миску большой кусок золотистого пирога с капустой и мясом. И поднесла коту, как положено, с поклоном.
- Прими вот, не побрезгуй.
Уселась рядом на пол и поставила подношение рядом. Захочет – примет. Не захочет – никто не съест.
Они смотрели не друг на друга, а в одну сторону. Плечом в плечу. Молчали. Иоля касалась его мысленно - гладила тихонько по макушке, успокаивая.

Но приходится мне, стиснув зубы, молчать на нелестное слово о нем,
Чтобы только случайным сплетением фраз не спалить их дома огнем.

- Ничего... Все срастется. Он не умрет. А ты не уйдешь отсюда. Покуда не скажешь мне. Кто с тобой это сделал. Руны говорили – тебе плохо. Кости показали – ты лишился свободы. Волчий череп выл, что умер кто-то важный тебе. Мужчина. Друг. – Иоля повернула голову и взглянула на охотника. Близко. – Я ворожила на Лугнасад, ходила далеко в холмы. Разжигала костер. Приносила жертвы. Варила то, что нельзя варить для простых людей. И пила то, что не пьют смертные. Я просила богов защитить тебя. Дать тебе силы. Воля и смелость у тебя есть. А сил может и не хватить. Ты живой. Но этого все равно мало. Кто-то сделал тебе больно. И я хочу… - Йоль снова смотрела вперед, и зрачки ее медленно расширялись, утапливая ее в ведьмин транс. – Я хочу знать их имена.

Я любила его даже больше, чем Тьму, что томится в глубинах рек.
Неизбежно хворает любой, на кого вдруг прогневался Мой человек.

Отредактировано Iole Asvyork (2018-03-28 21:03:03)

+3

9

Голоса звучали будто бы издалека. Приглушенно, невнятно и создавалось четкое ощущение, что между ними и Дуайтом  словно повисла очень тяжелая и практически непроглядная пелена. И в итоге выходила  какофония звуков, которая наотрез отказывалась складываться в слова. Но даже  этих звуков было достаточно, что бы пробудить его  ото сна.

Правда, первая попытка открыть глаза провалилась. Четкое ощущение того, что в них насыпали песка, который неприятно резал веки при малейшей попытке поднять их, не покидало. Очень знакомое состояние. Примерно такая же резь и мутность сознания бывает, если как следует принять на грудь что-то совсем несовместимое. Да, состояние  очень напоминало дикий опохмел.

Существовало одно, но очень существенное «но»: Ди точно не пил, хотя память и подкидывала крайне обрывочные воспоминания о том, что же было вчера. Как только его тело осознало, что владелец пробудился и пытается воспроизвести события вчерашнего дня, задача заметно усложнилось. Все конечности ощущались  деревянными и непослушными, хотя некоторые  места отдавали очень неприятной тянущей болью, из-за которой, а может и из-за чего-то другого, к горлу подступал солено-горький ком. Дуайт почти застонал, приветствуя собственное не самое приятное пробуждение, но рот словно  склеило, и звук получился хрипловатый и тихий, едва-едва просочившийся сквозь плотно сомкнутые губы.

Но, не смотря на все  эти отвлекающие ощущения, он сумел-таки вспомнить несколько крайне важных моментов: во-первых – его как следует избили, во-вторых – он долго бродил по лесу, но вроде двигался в сторону аванпоста, в-третьих – он четко помнил какие-то расплывчатые огни во тьме. Видимо, он успешно добрался до аванпоста. Ну, а как иначе можно было объяснить тот факт, что он вообще еще жив, и более того - пытается прийти в себя и что-то соображает?

После долгой борьбы Дуайт таки сумел победить заплывшие веки, хотя они были очень против этого, и открыл глаза. На то, чтобы сфокусироваться на реальности ушло еще больше времени. Весь мир куда-то очень уверенно плыл, выглядел размытым и давил на глаза и разум непосильно, хотя и свет в помещении, которое еще он не успел толком разглядеть, был приглушенным. Где бы он ни был – тут было тепло, он лежал на чем-то относительно мягком, укрыт и кто-то позаботился о его ранах.

Постепенно находя в себе хоть какие-то силы, Ди завозился, стараясь хоть немного приподняться. Правда, в итоге получилось разве что немного сдвинуть руку в сторону и чуть повернуть голову. Ничего, он еще вернет себе возможность полноценно управляться с собственным телом. Первоначальной задачей было понять, где он.
Если честно, то большая часть похода по лесу вылетела из головы начисто. Вчера, после «рандеву» с Мерлом Диксоном – кто бы мог подумать, что этот ублюдок все еще коптит небо и что у Дэрила вообще есть старший брат – он шел в сторону аванпоста на севере. Но что случилось потом? Мир все еще не был четким, так что окружение и странные запахи так и не дошли до его разума, внося хоть какую-то ясность о том, где он находится, а единственный относительно логичный вариант, который возникал в голове – его подобрал патруль.
— К-Конор? — голоса на заднем плане Ди слышал очень отдаленно, но один казался  смутно знакомым, что только сильнее убеждало его, что он не ошибался в своей догадке. На самом деле даже звук собственного голоса – Господи, а это был он, такой сиплый и напоминающий скрип старой дверной петли – в голове бил как в барабаны, но интонации он  все же слабо улавливал, как и общий тембр одного из голосов. Удивляло, что второй был явно женский. Неужели лейтенант Спасителей сумел завербовать в свой отряд какую-то бабу? Вот уж неожиданность, что нашлась хоть одна, что не сбежала от этого «начальства» при первой же возможности.

Дуайт знал, что на северный аванпост, который совсем недавно прибрали к рукам Спасители, руководителем был назначен этот новоиспеченный лейтенант. Коннор некоторое время  находился под командованием Дуайта, но разведчик из него был весьма относительный. Коннор всегда рвался вперед, предпочитал действовать жестко и не всегда обдуманно, хотя и Ди подозревал, что это  за этим стояло больше желание показать свою крутизну. Мужик казался вполне нормальным, но слишком уж любил сначала выстрелить, а потом разбираться. К тому же, он активно пытался покушаться на лидерство. В каком-то плане, Дуайт не был удивлен, когда Ниган повысил Коннора и даже выделил ему небольшой аванпост, который тогда только перешел в их руки. Поговаривали, что этот британец с легкостью удерживал в своих руках отряд головорезов, и все больше напоминал Гэвина, с его командой крайне вспыльчивых и склонных решать дела кулаками ребят. Но против слов Коннора было идти куда сложнее, чем переспорить Гэвина.

Не очень-то укладывалось в голове, что патруль Коннора внезапно решил его подобрать, а не добить, но может по старой памяти его «коллега» расщедрился на помощь ближнему? А  быть может, просто стал более отзывчивым, как только принял на себя лидерство. Хрен его знает, да и это не столь важно. Спас и спас, на том ему и его отряду спасибо.

И вот тут-то в нос и ударил запах всевозможных трав, который поставил предположение Ди о том, кто же его спас, под серьезное сомнение. Если бы он был сейчас даже в подобии лазарета бывшего подчиненного – тут бы просто несло перегаром или куревом. Во всяком случае, эти пристрастия раньше еще как были замечены за Коннором. Может, конечно, Дуайт и преувеличивает, но о запахе сушеных трав точно и речи быть не могло. Максимум –  тут был возможен запах легкой наркоты, но его тут точно не было. Возникала ассоциация с каким-то аптекарским магазинчиком, какие иногда попадались на окраинах небольших городов или с деревенским домом. В обоих случаях бы освещение вроде должно быть получше, но может он пришел в себя вечером или в ночь?
Спаситель попытался сконцентрироваться и деревянная, бревенчатая стена, которая первой попалась на глаза, окончательно разрушила его мысли об аванпосте. Нет, он точно не там. Еще и эти подозрительные голоса, один из которых он перепутал с голосом Коннора, как-то притихли…

Мозаика становилась все более непонятной.
Он  усилием воли  приподнялся на одном локте, так как вторая рука, конечно, слушалась, но  очень плохо, и любые попытки опереться на нее отдали стреляющей болью в плечо, и поэтому были оставлены. Голова явно была налита чугуном. Других объяснений тому, что повернуть ее и рассмотреть что-то помимо потолка или стены никак не выходило, было очень сложно найти. Помимо этого, стоило только обрести более-менее вертикальное положение, как опять к горлу что-то подкатило. Пришлось выдержать некоторую паузу, дабы не растерять остатки собственных внутренностей, а Ди не сомневался, что это они наружу просились.

А потом он тихо и хрипло рассмеялся, заваливаясь обратно, но даже не поморщившись от того, что движение  вышло слишком уж резким для его состояния. Какой-нибудь из психологов или психотерапевтов, или как там еще этих мозгоправов в прошлом звали, сказал бы, что это была защитная реакция психики или срыв (Дуайт никогда не интересовался всей этой ерундой, считая, что все это и гроша ломанного не стоило), но Ди искренне посчитал эту ситуацию комичной. Этакий крайне своеобразный черный юморок от судьбы. Похоже, что он все-таки был ее любимцем. Только любимцу можно было подкинуть именно таких «спасителей». Нет, девушку он не знал, да и толком не сумел рассмотреть, чтобы говорить за нее точно, но вот второго…
Подумать только. Чуть не сдохнуть от рук Мерла Диксона и оказаться где-то под одной крышей, вероятно, спасенным Дэрилом Диксоном. А может это какая-то особая акция мести? Рука не поднялась спящим прирезать? Зря, очень зря!

Дуайта почти потрясывало от приступа этого истеричного смеха. Рот мгновенно наполнился привкусом железным, из-за того, что от напряжения треснула только-только закрывшаяся ранка на разбитой губе, но боль как-то  отошла  на второй план, так полно захватило его комичность и сюрреализм этой ситуации. Кто бы мог подумать - пережить столько дерьма, что бы все закончилось... так?

- Да  пошло оно все к черту, - прохрипел Дуайт, чувствуя, как сердце стучит в висках, а глаза жгут слезы от смеха.

Отредактировано Dwight (2018-04-04 00:00:12)

+3

10

Хотелось курить. До тянущего ощущения в глотке, до дрожи в пальцах, до искусанных в кровь губ. Хотелось занять себя хоть чем-то, а заодно успокоить не на шутку расшалившиеся нервы, - Ебаные выверты судьбы, - как будто смеялся над ним кто-то, решив, что этому мужику не достаточно просто наблюдать за тем, как уходят люди, как гибнут в этой чудовищной войне со смертью, и нужно добавить. Самую малость, но такую, что и не переваришь вот так сходу. Не достаточно просто дать понять, что облажался и не смог поступить правильно. Нужно напоминать об этом каждый чертов раз, подкидывая такие вот встречи. Глядя на неподвижное тело, Дэрил невольно вспоминал обо всем, что связывало его с этим парнем. Их первую встречу. То, как они пересеклись во второй раз и кто-то умер. Погиб совершенно невинный человек. Убит из его же собственного арбалета. Он не мог смириться с этим и жажда мести захлестнула его, да так, что смела на своем пути все, что только могла, - Все к хуям снесла, - и тогда они встретились снова.
Он и этот ублюдок, который не выстоял, не выдержал и сдался. Легче всего было сдаться и он именно так и поступил, хотя, другие боролись, другие цеплялись за жизнь, но... потом тоже сдавались. Дэрил сглотнул горький ком, подступивший к горлу. Он тоже сдался. Там, в Святилище, когда был уверен, что так будет лучше, он перестал бороться за жизнь и начал мечтать о смерти. Не ради себя, но ради того, что бы другие могли жить и бороться, - Но не ты, - тяжелый взгляд будто приковал его к Дуайту, - Убивал и мучил ради чего? - ответ бился где-то глубоко в сердце, но Дэрил не хотел его принимать. Не мог принять его после всего, что случилось. Хрупкой женщине достало смелости поступить правильно, хватило отваги что бы покончить со всем, может быть, не навсегда, но она хотя бы попыталась. Женщина, а ни этот сукин сын, у которого был шанс спастись, но ему он предпочел стать Спасителем. Разные вещи. Как бы иронично это не звучало и каким бы чудовищным не было, но на сколько же разными были эти два понятия.
Гнетущие размышления Дэрила нарушила Йоля. Он принял еду с благодарностью, но трогать ее не спешил. Голода он не чувствовал, хотя, покинул Королевство так быстро, что не притронулся и к тамошней еде. Не было времени. Теперь не было желания. Оно отошло на задний план, уступая место ощущениям более сильным и выматывающим. Нужно было отвлечься. Взяв кусок пирога, Дэрил начал есть быстро, по привычке, смахивая прилипшие к губам крошки тыльной стороной ладони, прислушиваясь к странному и, вместе с тем, успокаивающему говору своей ведьмы. Он так и не научился понимать ее и, наверное, до сих пор не верил в то, что она говорила. Но уверенность в ее голосе была достаточно убедительной, что бы не спорить. К тому же, все что она произносила, попадало точно в цель. Может и был в этом смысл, Дэрил не брался судить. Он отставил в сторону опустевшую миску. Ткнулся лбом в ее плечо. Усмехнулся, - Добрая ты, Йоля... - договорить Дэрил не смог, переключаясь на другой голос - тихий и скрипучий, который мог принадлежать только лишь одному из них, - Бредит что ли?
Дэрилу показалось, что парень начал приходить в себя, а это значило, что время разговоров закончилось, но было похоже, что он принял желаемое за действительное, так что его ожидание еще не прошло, - А доброта сегодня дорого обходится, - продолжил он после значительной паузы, но так, будто и не прерывался вовсе, - Его вина, - он кивнул в сторону Дуайта и покосился на девушку, пытаясь разглядеть, поняла она его или нет, - Все, что ты сейчас сказала... его вина, - пояснил он, но правильного отголоска внутри не почувствовал, - А может моя, - взяв в руки кружку, Дэрил сжал ее обеими ладонями, как будто так он мог согреться. Как будто это могло помочь ему избавиться от неприятного чувства, что на этот раз он назвал виновника правильно.
- Я ошибся в нем, Йоля. Так сильно ошибся, - признавать это было тяжело, но это было правдой и с ней он мог поделиться. С ней они не виделись каждый день, а значит, не нужно будет смотреть ей в глаза и видеть в них отголоски своей вины и осуждение, - А ведь думал, что разбираюсь в людях. Думал, что мы похожи. Хотел дать ему шанс присоединиться к нам, помочь, а видишь как все вышло. Нужно было пристрелить его, пока была возможность, - все правильно. Нужно было. Но Дэрил не сделал этого ни в первый раз, ни теперь, когда причин и способов было хоть отбавляй. Он сделал осторожный глоток из кружки, сосредоточенно вглядываясь в не спокойные очертания тела возле печи, - Моя вина. И война моя. Не нужно тебе в ней участвовать, - он будто только что вспомнил слова ведьмы. Что она собиралась сделать? Проклясть всех, кто перешел ему дорогу? Может она в это и верила, но Дэрил нет. И даже не потому, что это казалось чем-то запредельным и нереальным. Станет ли ему от этого легче? Конечно, нет. Не может стать легче от того, что кто-то другой начнет исправлять твои ошибки. В этом весь смысл. Он едва заметно улыбнулся, взглянув на Йолю, - Но спасибо, что беспокоишься обо мне. Не нужно. И сил мне хватит, не сомневайся. Должно хватить. Ты только на ноги его поставь и мы уйдем. Не нужны тебе такие гости, Йоля.
В этом Дэрил был абсолютно уверен. Представить только, он ведь шел сюда, что бы узнать, в порядке она или нет. А если бы не пришел? Если бы она выходила этого ублюдка и он смог бы уйти отсюда обратно в ту зловонную яму из которой выполз? Если бы захотел ей навредить, а он бы так об этом и не узнал? Словно отголосок его тревожных мыслей раздался смех. Такой странный в этом доме, после его слов, после всего... Свинцовый взгляд Дэрила стал настороженным. Он перевел его на Йолю, - Ему мозги отбили? - она ведь говорила, что кто-то избил его. До полусмерти. Кому-то еще этот гаденыш спутал все карты. Кому-то не достаточно ловкому, что бы довести дело до конца. Или просто в этом худощавом парне было слишком много жизни. Дэрил не хотел думать, что кто-то бережет его, хотя, Йоле такое бы понравилось. Он вновь перевел взгляд на Дуайта, всеми силами сдерживая порыв метнуться за ним следом, что бы оказаться лицом к лицу с ублюдком. Сдержался. Правда кружку в руках сжал сильнее, так что если бы на ней была хоть одна маленькая трещина, разлетелась бы на осколки прямо в его ладонях. Но с места не сдвинулся, - Здравствуй, Дуайт, - произнес он достаточно громко, что бы его услышали. Раз смеется и может говорить, значит и услышать должен, - Наверное думал, что так скоро мы не встретимся? Уж точно не так. Я тоже не надеялся. Но теперь моя очередь спрашивать с тебя за всю хуйню, - много слов, но сейчас это все, на что он был способен. Раз уж решил, что сукин сын должен жить, по крайней мере пока, то стоило держать себя в руках и дать Йоле возможность делать то, что нужно. То, что она могла сделать, что бы они убрались отсюда как можно скорее. Куда? Уж точно не обратно к Спасителям.

+2


Вы здесь » the Walking Dead: turn the same road » Не дойдя до конца » "Иди на свет"


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно