KONRAD RHINE ESMARCH [Кондратий] Дата рождения и возраст: 2 ноября 1983, 28 лет Семья: отец, мать, четверо братьев и сестер – статус их жизни неизвестен. Лояльность: Королевство Род деятельности: фельдшер скорой помощи и ординатор до, медик очень и очень широкого профиля после Сексуальные предпочтения: гетеросексуальные

Bill Skarsgård

БИОГРАФИЯ
Уже родился, едва не женился, ещё не умер. Что тут ещё сказать?

Так Конрад опишет свою биографию, если вы его спросите.

Но, как говорится, всякую хорошую историю не грех и приукрасить. Эта же история хорошей не была, а слов из этой песни не выкинешь.

Быть ребёнком незапланированным не так тяжело, как быть к тому же ребёнком нежеланным. Из случайной связи, произошедшей по причине того, что одна хотела отомстить своему возлюбленному, а второй был не слишком разборчив, вылился несчастный брак. Родители его были из семей строгих протестантских нравов, и им пришлось жениться ещё будучи студентами. Жениться без любви и выгоды, лишь по залёту. И, в сущности, до него Конрада не было дела: рос он как сорняк, и поздно сетовать на то, что выросло. Отец – сердечно-сосудистый хирург, винил его, что не смог достигнуть того уровня мастерства и признания, которого мог бы. Мать – детский невролог, винила его в неудавшейся личной жизни. Были у его родителей и другие дети, в которых они не видели причины своих горестей и порушенных амбиций, которым они давали чуть больше своего внимания и тепла.

Рос он в семье поголовно состоящей из медиков, и раскраскам он предпочитал анатомические атласы, машинкам и конструктором – стетоскоп и неврологический молоток. В возрасте пяти лет юное дарование спихнули в школу на головы учителям. Он помнит, что в том же возрасте отец впервые взял его с собой на работу.Мальчик завороженно прилипал к стеклу, толком не понимая, что происходит там, за красной чертой, но восхищаясь слаженностью работы операционной бригады, что действовали как единый организм. Событие это ярким пятном хранится в его памяти и по сей день не только из-за того, что впечатлительный мозг ребёнка увидел операционную во время работы хирургов, но и из-за того, что отец наконец уделил ему время. Ему тогда катастрофически не хватало внимания родителей. И с того момента он грезил операционной. То ли из-за стремления угодить родителям, то ли под влиянием ярких впечатлений – кто же теперь разберёт. В любом случае, с тех пор увлечённость медициной не покидала его, и к подростковому возрасту – возрасту бунтарств и противоречий меняться было поздно: он не увлекался ничем, не умел ничего кроме этой своей одержимости.

Но для своих родителей он всегда был недостаточно хорош. Оценка отличная от высшего бала приравнивалась к умственному отклонению, что особенно злило подростка на фоне более лояльного отношения к его младшим братьям и сёстрам. Зачем стараться, когда ты всё равно будешь недостаточно хорош? Он и перестал. За что задница его была порота постоянно вплоть до того момента, как он съехал из отчего дома. Нет, он не влился в плохую компанию, он сам стал плохой компанией: закурить мог и в кабинете завуча, выдыхая пары дыма под звуки пожарной сирены и голоса, констатирующего его полную негодность. Таксовал в пятнадцать лет, за что был снова нещадно порот. Он не особо скрывал свои пакости, скорее демонстративно выпячивая их перед родителями, проверяя границы дозволенного, чувствовал свою полную безнаказанность: ну что такое пара шлепков по мягкому месту по сравнению с гремучим коктейлем из адреналина и вседозволенности. Его разве что с наркотиками не ловили, но неизвестно, чья это заслуга: его текущих принципов или крох того воспитания, что ему дали. Не гнали его из школы ссаными тряпками только из-за того, что он делал какие-никакие успехи в естественных науках. B он был из тех мудаков, что самоутверждаются за счёт других и домогаются ко всем девчонкам одновременно.

И даже девушку он себе выбрал назло родителям: из его немецких родственников ещё не до конца выбилось всё националистическое дерьмо. Конрад не имел представлений, за какие такие заслуги эта русская девчонка его терпела. Он встретил её лет в пятнадцать или шестнадцать, он даже и не помнит уже, и она была полной его противоположностью: спокойная и мягкая, она уравновешивала его порывистость и горячесть. Златослава. Начав встречаться с ней из бунтарских чувств, он полюбил её спокойно и ровно за покладистость и доброту. И он даже был рад, что не было между ними тех искр, которые ярко горят, но быстро гаснут. Но Конрад испортил и её, он вообще портил всех в своём окружении.

Он подбил её съехать от родителей, едва они закончили школу. Её мать тогда устраивала грандиозные истерики, вытрепав из них обоих всю душу. Жили они в общежитии при колледже, живя в одной комнате, которая едва насчитывала десять квадрат в поперечнике, и за которую приходилось ежемесячно немало башлять коменданту. Ещё учась  в колледже, он прошёл соответствующий курс и стал работать сначала санитаром на скорой, а после окончания колледжа фельдшером там же. Домашние роды, мототравмы, ножевые ранения, гипертонический криз и ипохондрики научили его быть более сдержанным, когда того требовала ситуация. Но малая квадратура вначале общежития, а потом и квартиры, что они снимали, положительно не влияла ни одни отношения. Он даже и не помнит, из-за чего они тогда ссорились (да он не мог назвать причину ни одной их ссоры, даже в её процессе), но в какой-то момент он устал настолько от вечно-живущих ипохондриков, одарённых мамаш, что лучили пневмонию у младенцев гомеопатией, пьяных драчунов, собственных домашних ссор с девушкой, срачей с отцом, для которого он ничего не добился, километровых счетов и рутинности дней, что записался добровольцем в армию, громко хлопнув дверью напоследок, сказав что-то вроде «я мухожук, я ухожу».

Да, он был санитаром в одной из бригад скорой помощи, вывозивших пострадавших в результате теракта одиннадцатого сентября. Да, и у него тогда кровь стыла в жилах от осознания ужаса произошедшего. И это было поводом, но не причиной ухода в добровольцы. Он скептически относился к патриотизму как явлению, но отлично симулировал его, когда это было выгодно для него. На самом же деле он хотел вырваться из рутины, человеческие несчастья больше не будоражили его кровь как поначалу, не заставляли чувствовать себя по-настоящему живым, как когда-то, когда он творил херню будучи подростком.

Тогда было много добровольцев, но ему везло. Медики там были нужны всегда.

Его заносчивости и высокомерию там пришлось несладко, он научился дисциплине, и всё было во много раз хуже того, как он это себе представлял.

После учебки, имея на руках диплом фельдшера, государство особо с ним не церемонилось, отправив сразу в горячую точку. Он был при падении Кабула, участвовал в операции «Анаконда» и столкнулся со всеми прелестями ведения партизанской войны с Талибаном, вернувшись оттуда в звании сержанта.

Конрад не расскажет вам ничего из того, что за два года службы, и, только если вы споите его до такой степени, что он на ногах стоять не сможет, он скажет, что его мучает неизвестность от того, что ему лишь однажды приказали стрелять «вон в том направлении», и он даже не знает, убил ли кого.

И молчит он не из-за того, что имеет какие-то секретные данные или, что он на самом деле обосраться какой герой. Нет, ничего такого с ним не было. Он был просто санитаром, который всё также выполнял роль такси для раненых, вынося их с поля боя, иногда ассистируя своему хирургу. И он не видел в войне ничего героического, не считал героем ни одного своего сослуживца, которому дали награду за убийство себе подобных. Просто о некоторых вещах он предпочитал не вспоминать. Но закон природы «меняйся или сдохни» он выучил очень хорошо.

И всё же это место было по-настоящему его. Место,  в котором кровь кипит и льётся рекой. Там в нём не родилась жажда убийств, но умерли крохи эмпатии.

Как ни странно, служба в армии не заставила его отношения распасться, а только укрепила их. Наверное, людям нужно иногда отдохнуть друг от друга. Или ему просто досталась слишком хорошая и терпеливая женщина, которую он не ценил.

Привыкать к обычной жизни было тяжело. Он вздрагивал от каждого неожиданного шороха и просыпался от любого постороннего звука. Параноик в нём с опаской смотрел на каждую объемную черную сумку и каждую руку во внутреннем кармане куртки.

Но всё вернулась на круги своя: он поступил в медицинский университет, продолжая работать на полставки фельдшером на скорой. Он тогда ещё не бросил свою мечту о хирургии. Спать катастрофически мало он привык, а имеющийся багаж знаний помогал держаться на плаву в университете. И пусть отметки у него были редко отличными, но большинство преподавателей видело в нём бóльший потенциал, нежели в тех старательных и прилежных зубрилах, что порой боятся вида крови.

Всё вернулось на круги своя: вернулись и ссоры по пустякам, но изменился он сам. Армия задавила в нём упёртого барана, который готов спорить до пены у рта. Он больше не включался в бесконечные споры, предпочитая молча делать так, как считает нужным – и так было во всём и со всеми. И пусть их отношения со Златой не были идеальными, он ценил и дорожил ими (и Конрад кинет камень в любого, кто покривит душой и скажет, что ссоры – не часть любых здоровых отношений, личные ли они, дружеские ли, профессиональные ли).

С третьего года обучения в университете он стал работать в больнице, наконец получив допуск в операционную.
Отец пытался дать ему в наставники перспективного эндопротезиста – белую кость и его команду с чуть ли не всемирной известностью, но помощь отца и семьи он не принимал ни в чём и никогда, бережно лелея в себе детские обиды, сохраняя видимость отношений с родственниками только ради собственных представлений о приличиях.

И даже образование у него было в кредит, который бы пришлось выплачивать бесконечность, если бы не апокалипсис.

Конрад предпочитал работать с хирургом-травматологом из отделения неотложной хирургии небольшой больницы на окраине города, который порой вручал хирургическую пилу в его неопытные руки.

Когда всё случилось, он только поступил в ординатуру.

Такого наплыва в больницы не было даже одиннадцатого сентября. Никто ничего не понимал, просто работал, оставляя вопросы на потом. Но потом ходячие пришли и к ним.

У Златы был выходной, и она принесла ему обед. Было там что-то явно несъедобное и студенистое, явно из русской кухни. Он отказывался есть это категорически и безапелляционно. Они шли в приемник, вяло переругиваясь, когда он впервые увидел их. Помнится ему, что он сначала подумал, что это просто группа бездомных под кислотой. Ах, если бы. Какая-никакая реакция помогла избежать участи жертвы первой волны, но не Злате. Он просто не успел, проморгав момент, когда обратился один из пациентов, к которому она стояла спиной. Вина за её смерть преследует его ежедневно. Да и не только за её, чего уж тут лукавить. Что имеем не храним, потерявши плачем – это полностью описывает Конрада. Да и посыпать голову пеплом он начал задолго до этого чертова апокалипсиса. Они отбили больницу большой кровью. Первый год всё шло относительно неплохо, они периодически делали вылазки за едой и медикаментами, и в стычках отделывались уже кровью малой. На второй год они приютили группу, которая убегала от ходячих. Альтруизм погубил его группу. Группе, в которой было гораздо больше военных, а не военных медиков как Конрад, очень понравились запасы продовольствия и медикаментов, имеющихся в больнице.

Они устроили переворот ночью, тихо убивая всех во сне. Эсмарха спас его мочевой пузырь, которому понадобилось облегчиться в самый неподходящий для захватчиков момент. Возвращаясь в свою палату и увидев происходящие, он справедливо рассудил, что один в поле не воин, а потому пора тикать если не с города, то хотя бы с больницы.

Он малодушно не поднял тревогу сразу, не дав шанса людям, которые стали за этот год для него если не семьей, то друзьями. Но давая шанс, как ему тогда казалось, себе.

Врубил пожарную сирену, только прихватив пару медицинских укладок и сумок с продовольствием, уже направляясь к одной из машин скорой помощи, на которой успешно сделал ноги. Он не знал, удалось ли тогда хоть кому-то из его группы спастись. Да и боялся узнать.

Он был в своей квартире, в квартире родителей, сестер и братьев, но никого там не нашёл.

Месяцы скитаний наконец прибили его к группе, согласившейся его принять.

Королевство – кучка всратых толкиенистов, которые выжили лишь по милости божий, не иначе. Но он предпочитал оставить свои мысли при себе, радуясь хоть каким-никаким, но людям.

И теперь его девиз: "живи быстро, умри молодым".

Он не питает иллюзий на счёт своей судьбы.

ОБРАЗ
Внешность:
Рост — 196 см, Вес — 92 кг
Цвет глаз — зеленые, цвет волос — тёмно-русые
Особые приметы: шрам на правой щеке, родимое пятно светлой пигментации сантиметров пять в диаметре на левом бедре чем-то напоминающим рыбу

Не расстается с своими армейскими жетонами, висящими на цепочки на шее. То ли привычка, то ли перестраховка.

Рост его редко служил ему хорошую службу, а черты лица поставили крест на карьере шпиона ещё при рождении: он может показаться отталкивающим или привлекательным, но вы его точно запомните. Он будет выводить вас из себя одним своим присутствием, и тут дело будет даже не в его поступках и словах, за которые он порой и отхватывал. Но горбатого могила исправит, чего уж тут говорить. Дело в отрицательной харизме, и непонятно, что изначально: внешнее является проявлением внутреннего или внутреннее подстроилось под внешнее.

Обладает довольно худощавой от природы фигурой, жилистой и пластичной, но благодаря армии, привившей ему привычку тренироваться не только ради поддержания нормального состояния мышц, теперь он может протащить на своём горбу пару километров человека, весившего больше его самого.

Есть в нём что-то завораживающе-отталкивающие, что заставляет смотреть и слушать.
Он может показаться вам даже милым изначально, если будет очень стараться, но со временем не заметить в нём его мудачную сущность довольно сложно. Что-то неправильное и неестественное было в нём, что вынуждает подозревать Конрада в психопатии от одного только его взгляда.

Вкус его странен, а расцветки рубашек введут в шок и трепет любого человека со вкусом здорового человека.

Взгляд меняется от высокомерно-презрительного до пугающе-кровожадного и наконец невинно-беззащитного.

Курение и пьянство возводит в особый вид искусства. И непонятно, почему это так очаровывает.

Курит от зависимости, что появилась чуть ли не в детстве, а пьёт, скорее, чтобы опоить собеседника.

И вы теперь уже больше нигде не найдёте такого хорошего бармена. Он превратит воду в вино, сказав, что взял этот рецепт из хмельного ботаника.

Он будет таким, каким вы захотите его видеть, и каким ему будет выгодно быть.
Характер:

Паскуда Васильевна к вашим услугам. Характерный, хлесткий, палец в рот не клади. Осадит в первые полтора односложных предложения разговора; поставит на место даже тех, у кого места априори нет, заткнет тех, кто никогда затыкаться и не думал.* Авторитетом может задавить сразу, особо усилий не прилагая. Умен, хитер, находчив — истинная змея и лиса в их прекрасном воплощении.

Меняйся или сдохни.

Он что тот водяной медведь, не сомневайтесь, такие как он выживут и в атмосфере Венеры.

Высокая степень стрессоустойчивости позволяет быстро адаптироваться к любым ситуациям и сходить за своего в любом обществе.

Сильный, уравновешенный, подвижный – он прямо само определение сангвиника.

Профессионал своего дела. Грамотный, умный, целеустремлённый и хитрый. И прекрасно об этом осведомлён. От низкой самооценки не страдает, от скромности не умрёт.

Отличается на редкость прямыми руками и крепким задним умом, но не всегда умом передним.

Немец и по нации, и по характеру: пунктуальный и педантичный.
Нерелигиозен, убеждённый атеист, но со своим уставом в чужой монастырь не ходит.

Циничен и порой резок.Даже если чего-то не знает предпочитает делать хорошую мину при плохой игре. Редко признаёт свои ошибки.

Речь его хорошо поставлена, активна и уверена. Он чётко расставляет акценты, добавляет эмоциональную окраску своим словам, а не сухо произносит их. Жесты, сопровождающие речь, активны, наступательны, размашисты.

В словах его порой проскальзывают националистические элементы и непонятно, шутит он или нет.

Может успешно и быстро завладеть вашим вниманием, он мог бы стать лидером, не будь таким высокомерным говнюком. Конрад игрок не командный, скорее одиночка, который смотрит на всех свысока во всех смыслах этого слова, и порой он может лишь притвориться, что играет с вами в одной команде. На самом же деле у него игра своя, и он вряд ли найдёт должным просветить вас в её правила.

Всё ещё упёрт, но не той бараньей максималистской упрямостью, что водилась за ним в юношестве. Во время споров агрессивен и резок и кроме эмоциональной окраски, часто апеллирует к фактам, аргументируя свою точку зрения, давя авторитетом. Раздражает многих этой своей упёртостью, непримиримостью и избирательной глухотой к чужим словам и нуждам.

Он не из тех, что мало говорит и много делает. Он из тех много делает, при этом кроя всех и вся на чём свет стоит.

Маски  его меняются от шутника и балагура до того засранца, что запенил вам дверь во время вечеринки, от холодного и бесстрастного профессионала своего дела до человека, который руки упавшему человеку не подаст – не его это дело, у него и без вас хлопот хватает.

Эсмарх многолик и не знает уже, маски это, или грани одной личности.
Как истинный лицемер клеймит лицемерами всех и каждого.
Переврёт и вывернет наизнанку любой факт, любое ваше слово, и с полной  уверенностью скажет, что так оно и было.

Но сказать, что у Конрада нет принципов – значит солгать. У него длинный список принципов, вот только штука в том, что они меняются год от года.

Недолюбленный в детстве, он зачерствел в зрелости.

Любит тяжёлый рок, крепкие сигареты и весь алкоголь.

Тягуч и вязок, он опоит вас сладкими речами и терпким вином, и вы не заметите, как расскажите ему всё, включая то, как в детстве разбили матушкину любимую вазу, и никто до сих пор об этом не знает.

Поначалу может легко установить личностный и эмоциональный контакт с человеком, оперируя широкими улыбками и выражением сопричастности к бедам и переживаниям собеседника. Но со временем сочащиеся язвительность и эгоизм портят первое положительное впечатление.

Сардонический юмор является его визитной карточкой в любом состоянии и с любым лицом.

Языкастый, найдёт больное место у любого. И будет с садистским удовольствием давить на него при каждом удобном случае. Наслаждается, выводя людей из себя.

Конрад не Данко, он и представить не может такой уровень альтруизма, он никогда не вырвет себе сердце, чтобы осветить вам путь. Конрад самое настоящее воплощение Ларры, который считает, что цель оправдывает средства, настоящее воплощение эгоизма.

Superbia. Высокомерие прёт из него изо всех щелей. Считает себя самым умным, даже если сел в лужу или находится в глубокой и беспросветной жопе.

Invidia. Если он посчитает, что вы в чем-то лучше его, то он жопу на британский флаг себе порвёт, лишь бы доказать себе, что не хуже, что может стать лучше.

Ira. Внешне холоден и собран, внутри у него может всё клокотать от ярости, которая найдёт выход в самый неподходящий момент.

Acedia. Если он не спит, то думает о сне. Сон для него одна из главных радостей в жизни, вот только он уже и не помнит, когда спал более шести часов.

Avaritia. Он не был чист на руку и до всего этого светопреставления, что уж говорить теперь.

Gula. Если Конрад не ест, то он думает о еде, можете не сомневаться.

Luxuria. Если он каким-то чудом не думает ни о сне, ни о еде, то точно думает о сексе.

Он, в сущности, довольно примитивен, если не брать в расчёт его большие амбиции и одержимость своим делом.

Тем не менее, себя он плохим человеком не считает (ну а кто считает), и недостатки свои осознаёт скорее как достоинства. Восприятие реальности у него, что то кривое зеркало. Впрочем, а у кого оно не такое?

ПРОБНЫЙ ПОСТ

Конрад мог заснуть всегда и везде, в любой позе и обстоятельствах. Талант, оттачиваемый годами.
Сон на пути к подстанции перебивает хрипящий помехами голос рации: «дорожка, все тяжелые, пять бригад».
Водитель круто разворачивается через сплошные линии разметки, Конрада прижимает к прохладному стеклу ещё сильнее, он сонно и устало трёт глаза. Оборачивается к санитару, прося проверить укладки – они с фанфарами и музыкой едут по адресу.

Дремоту как рукой снимает после невнятного вскрика водителя.

— Ах ты ж ёбаный ты нахуй, — тяжело сглатывает вязкую после сна слюну.

Конрад спешно отстегивается, еле отрывая взгляд от представшей картины.

Автомобиль приобрел после столкновения идеальную форму. Форму шара. Он даже не смог ни с первого, ни со второго взгляда определить, какая у машины была марка и модель. Объект столкновения находится в метрах пяти от авто – ковш бульдозера покорёжило до неузнаваемость. Возле него лежат части тела: ноги отдельно, остальная часть тела отдельно. Жгут на культях плохо затянут, кровь вытекает слишком быстро, но к нему уже спешит реанимационная бригада, поэтому он идёт к шару. Внутри четверо: двое мужчин, двое женщин. Он оборачивается: его медбрат буквально оцепенел. Кажется, это его первая серьёзная дорожка.

— Сука, проснись и пой. Некогда страдать, — разжражён.

Мимо проносится реанимобиль, увозя конструктор из располовиненного то ли прохожего, то ли дорожного рабочего.

У водителя поверхностное дыхание, женщина сзади хрипит на выдохе.
Двигатель вошёл в салон – Конрад уже знает исход.

Приезжают спасатели, он коротко описывает ситуацию их парамедику под сводящий зубы скрип и визг металла. Искры летят от металлического саркофага, его окрашивает занимающийся рассвет. Так неправильно.

Наконец они достают водителя. Сразу можно констатировать сложные переломы левой руки, ноги, таза, ребер, ключицы.

Снова музыка и фанфары.

— Трубу. Систему,— рубленные фразы, в такие моменты в нём нет ничего от его личности, лишь холодный профессионализм.

— Наркотики, — ни чувствует ни сонливости, ни голода, что болезненными спазмами сводит внутренности.

Из тела торчат болты и гайки, но не время вспоминать, где он это видел раньше.

— Волювен, — действия отточены до автоматизма.

Их встречают при полном параде: анестезиолог, бригада травматологов, торакальный и абдоминальный хирурги, медсёстры. Уже в коридоре остановка, Конрад отступает: это не его территория.

Еле тащит ноги на выход. Металлический пол приёмника напоминает о скрежете автомобиля.

Выходит на улицу. Облизывает пересохшие губы, снова тяжело сглатывает, но уже от усталости: она навалилась неподъемным грузом  внезапно и без предупреждения. Закуривает, обжигая пальцы высоким пламенем зажигалки.

Он видел болты и гайки в таком количестве в человеке, но не в этом мире.

В том мире жарко, в том мире всё строго делится на чёрное и белое, иначе не выжить, в том мире у бомб нет цветных проводов, что пропагандирует нам массовая культура, талибы там собирают их из чего придётся, пихая внутрь всё, что под руку попадётся.

Взрыв.

Ещё, ещё. Кажется, сама земля содрогается от ударов.

Уши закладывает, дыхание тяжёлое, краска на каске испещрена полосам от пуль и летающих от взрывов камней. Прикрывает лицо от пыли и мелкого грунта, разлетающегося на много сотен метров. Руки его кровоточат, мозоли саднят, по лбу стекает грязный пот.

— Вы, ребята, нужны сейчас, конечно, как собаке второй хуй.

Озвучивает себе под нос, обращаясь к пролетающему над ним бомбардировщику.

— Вовремя, блять, ничего не скажешь.

Авиаподдержку запрашивали, когда талибы теснили их из долины.

Он не представлял, как командование могло так обосраться. Буквально на каждом шагу. Кучка белых воротничков, не иначе.

Сейчас же местность была почти зачищена, большинство противников уже ушли, зато в самой долине осталось много его ещё живых сослуживцев.

Был приказ отступать, но он точно помнил, что были ещё живые. И пусть он был тем ещё говнюком, но гордыня не могла позволить ему отступить, оставить умирать тех, кого можно спасти. Камеру у него с каски оторвало давно, и он разбил вслед за ней и рацию, кинув её части в разные стороны. Ведь нельзя ослушаться приказа, если вроде как и не слышал его. Играть в дурочка ему не привыкать.

Взрыв.

Один из казалось до этого мёртвых талибов решает сыграть в Иисуса, приподнимается и стреляет. Промахивается. Санитар прячется за высоким земляным валом.

По щеке стекает горячая кровь. Блять. Инстинктивно хватается за щеку, чувствуя под пальцами рельефную скуловую мышцу. Царапина, она лишь открыла миру мышцу лица, даже не повредив её.

Выдох. На чистом адреналине хватает автомат из чьих-то мёртвых рук, проверяет наличие патронов в магазине, перекатывается из-за насыпи, выдавая автоматную очередь в сторону талиба.

Боль пронзает плечо.

Блять.

Конрад не ахти какой стрелок: на адреналине он не только неправильно взял автомат, но и плохо прижал его к себе.

Выбит сустав.

Подходит к уже мёртвому талибу. Контрольный выстрел.

Автомат падает из ослабевшей руки.

Разворачивает за запястье травмированную руку ладонью вперед, тянет вниз и от себя, продолжая дергать травмированную руку от себя, начинает поднимать ее снизу вверх и вперед. Так длилось несколько минут, во время которых он то беззвучно орал, то сжимал челюсть так, что, казалось, зубы сейчас покрошатся. Отпускает руку только тогда, когда сустав наконец попадает в суставную сумку.

Дышит тяжело. Нужно идти дальше. Пыль оседает везде, песком скрипит на зубах, и он вряд ли мыслит здраво, но с упертостью барана ползет, идет, бежит вперёд, дальше.

Видит его. Солдата, который был одним из немногих людей, с кем он тут сошёлся. От их скабрезностей глаз у капитана дёргался, и они часто попадали за них на дополнительные дежурства. Мудаки должны держаться друг друга.
Подползает ближе. Он в сознании, но дела плохи: рука скальпирована чуть менее, чем полностью, булькающие звуки не вдохновляют, оптимизма не внушает и тело, нашпигованное болтами, пружинами и прочим талибанским хламом.

Наркотики, наспех бинтует скальпированную руку. Он уже готов закинуть его на плечи, но его останавливают звуки шагов и тихая речь исламистов. По спине бежит холодный, не смотря на жару, пот.

— Тихо, не паникуй, — он даже не знает, слышит ли он его друг, и кому вообще он это говорит: себе или ему.

Накрывает приятеля брезентом, что остался у него от носилок, и засыпает рыхлой землей, которая образовала кучу после взрывов. Земля бугристая, и такой рельеф рядом с кратером смотрится уместным.

Шаги совсем близко, он не успевает спрятаться и просто кладёт труп другого сослуживца поверх себя.

Не дышит. Лёгкие жжёт от боли, в ушах шумит, сердце бешено пульсирует.

Чьи-то ноги останавливаются возле него.

Выстрел. Дёргается от громкого звука и боли, обжегшей предплечье. Но они не заметили. Лежит неподвижно ещё несколько минут и встаёт только тогда, когда звуки шагов совсем стихают.

Крупные сосуды и кость не задеты. Снова повезло. Долго ли так будет?

Раскапывает солдата. Наркотики подействовали, и он стал более разговорчив:

— Конрад, почему я не чувствую ног?

Блять.

Аккуратно поворачивает того на бок и тихо матерится: порванный на спине камуфляж открывает проблему посерьезнее. Хотя, казалось, куда серьёзнее. Один из поясничных позвонков перебит настолько, что Конрад может положить свой указательный палец во вмятину между двух позвонков, и тогда спина станет ровной.

— Ты обещал. Сделай это.

Пиздец.

Был у них разговор. Они оба не хотели жить калеками в случае чего. Договорились убить из милосердия.

— Нет, нет, нет, всё будет хорошо, — своим словам Конрад не верит, его начинает трясти, в глазах стоят слёзы, но он их не стыдится.

— Ты должен мне. Ты пойдёшь под трибунал, если я заговорю, — его друг видел то, что не следовало. И вспоминать об этом "не следовало" Эсмарх не хочет.

Лицо его ожесточается, становится почти бесстрастным.

На периферии сознания он отмечает, что камера сломана и у его друга, и у трупа сослуживца рядом.

Выстрел.

Выдыхает сигаретный дым через нос. Какая это по счёту? Он уже давно сбился.

Выходит реаниматолог, отрицательно качая головой.

Эсмарх прикуривает ему, они стоят молча некоторое время, смотря на причудливые солнечные блики, золотящие крыши подсобных помещений.

Сонливость и голод дают о себе знать снова.

Пора домой.

ИГРОК
Связь с вами: 

Скрытый текст:

Для просмотра скрытого текста - войдите или зарегистрируйтесь.

Как вы нас нашли: вот эта унтерменша заманила, персонаж у меня акционный, акция за её же авторством
Пожелания к игре: могу сыграть всё, чем разнообразнее, тем лучше